Александр Дюма - Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Ко двору русской императрицы были приглашены три юные немецкие принцессы, из которых бабушка могла выбрать внуку невесту. Едва только Екатерина узнала о том, что они прибыли в Санкт-Петербург, она, торопясь увидеть их и составить о них мнение, пригласила принцесс прибыть во дворец, а сама в задумчивости стала ждать их у окна, откуда можно было увидеть, как они будут сходить с кареты. Минуту спустя доставившая их карета остановилась во дворе, дверца отворилась, и одна из принцесс первой выпрыгнула из кареты прямо на землю, не поставив ноги на подножку.

— Ну нет, — покачав головой, проговорила умудренная годами Екатерина, — из такой императрица России не получится: чересчур быстра.

Вторая, выходя из кареты, запуталась ногами в платье и чуть было не упала.

— Из такой императрица России тем более не получится, — заявила Екатерина, — чересчур неловка.

Наконец, вышла третья: красивая, величественная и сдержанная.

— Вот она, императрица России! — воскликнула Екатерина.

Это была Луиза Баденская.

В то время, когда принцессы были в гостях у Екатерины, императрица призвала к себе внуков и рассказала им, что она лично знакома с матерью девушек, герцогиней Баден-Дурлахской, урожденной принцессой Дармштадтской, и что, поскольку французы захватили ее земли, она пригласила ее дочерей приехать в Санкт-Петербург, чтобы они воспитывались подле нее. Вскоре внуки были отпущены; на обратном пути они без конца говорили о трех принцессах. Александр сказал, что старшая показалась ему весьма красивой.

— Ну, а мне нет, — заявил Константин, — ни одну из них я не нашел красивой. Их надо отправить в Ригу, к принцам Курляндским: им они сгодятся.

Так императрица узнала, что внуку понравилась именно та девушка, которую она ему выбрала, и сочла даром Провидения юношескую симпатию, отвечавшую ее намерениям. И в самом деле, в своей оценке великий князь Константин был не прав, ибо юная принцесса обладала не только свежестью, свойственной ее возрасту, но и красивыми длинными пепельными волосами, ниспадающими на плечи, а также стройной и гибкой фигурой феи с берегов Рейна и огромными голубыми глазами гётевской Маргариты.

На следующий день императрица сама посетила принцесс в одном из дворцов Потемкина, где она их поселила. Застав их за туалетом, Екатерина подарила им материи, драгоценности и наградила каждую из них лентой Святой Екатерины. Под конец беседы она попросила показать ей

их гардероб и перетрогала руками все их платья одно за другим; затем, завершив осмотр, она с улыбкой на лице обняла каждую из девушек по очереди и сказала им:

— Дорогие мои, по приезде в Санкт-Петербург я не была такой богатой, как вы.

И в самом деле, Екатерина, прибыв в Россию, была бедна; но, за неимением приданого, она оставила наследство — Польшу и Тавриду.

Впрочем, и принцесса Луиза ощущала те же чувства, какие она вызвала сама. Александр, которого Наполеон позднее назвал самым красивым и самым хитрым из греков, был в то время очаровательным молодым человеком, полным прелести и наивности, необычайно уравновешенным, а нрава столь милого и доброжелательного, что упрекнуть его можно было лишь в некоторой робости; вот почему в своей наивности юная немка не в состоянии была скрыть чувство симпатии к цесаревичу, так что Екатерина, решив извлечь выгоду из этой взаимной приязни, вскоре объявила им, что они самой судьбой предназначены друг другу. Александр подпрыгнул от радости, а Луиза заплакала от счастья.

Началась подготовка к бракосочетанию. Юная невеста охотнейшим образом поддавалась всему тому, что от нее требовали. Она стала изучать русский язык, получила наставления в православии, во всеуслышание заявила о своем переходе в новую веру; на ее обнаженные руки и прелестные ступни было возложено святое миро, и она была провозглашена великой княгиней под именем Елизаветы Алексеевны, то есть у нее появилось такое же отчество, что и у императрицы Екатерины.

Несмотря на ожидания Екатерины, этот ранний брак чуть было не стал роковым для супруга и определенно оказался роковым для супруги. Александр едва не оглох; что касается императрицы, то она в том возрасте, когда другие еще только выходят замуж, была уже зрелой супругой. Император был красив; от Екатерины он, как мы уже говорили, унаследовал любвеобильное сердце, и брачный венец, едва увяв на голове невесты, превратился для новобрачной в венец терновый.

Мы уже знаем, при каких страшных обстоятельствах Александр взошел на трон. Глубокую печаль, испытываемую новым императором в связи со смертью отца, он передал и своей жене. Хотя Павел был для нее почти что чужим, она рыдала, как если бы была его дочерью: слезы тянулись к слезам, и вместе с днями несчастья вернулись счастливые ночи.

Дело истории рассказывать об Аустерлице и Фридланде, Тильзите и Эрфурте, о 1812-м и 1814-м годах. На протяжении десяти лет Александр пребывал в отблесках славы Наполеона; затем однажды все взгляды, следуя за побежденным, обратились на победителя: мы встречаемся с ним именно в это время.

В продолжение этих десяти лет подросток превратился в мужчину. Пыл его первых страстей ничуть не утих. Но как бы любезен и улыбчив он ни был подле женщин, как бы учтив и сердечен он ни был с мужчинами, время от времени темное облачко пробегало по его лицу: это были безмолвные, но страшные воспоминания о той кровавой ночи, когда он слышал у себя над головой, как бьется в агонии отец. Мало-помалу и с возрастом эти воспоминания одолевали его все чаще и грозили перейти в неизбывную меланхолию. Он пытался бороться с ними при помощи работы мысли и перемены мест. И тогда на глазах у всех он задумывал неосуществимые реформы и совершал бессмысленные путешествия.

Воспитанный, как уже было сказано, братом генерала Лагарпа, Александр сохранил от своего гуманитарного воспитания склонность к философствованию, которую его путешествия по Франции, Англии и Голландии лишь усилили. Идеи свободы, почерпнутые во времена оккупации, начали вызревать в головах многих, и, вместо того чтобы им противодействовать, император сам поощрял их, и с уст его то и дело срывалось слово «конституция». В довершение всего, приехала г-жа Крюденер, и к идеологии присоединился мистицизм: именно под этим двойным влиянием находился император ко времени моего приезда в Санкт-Петербург.

Что касается его поездок, то нами, парижанами, они воспринимались, как нечто сказочное. Было подсчитано, что в различных своих поездках как внутри империи, так и за ее пределами, император преодолел уже двести тысяч верст, то есть примерно пятьдесят тысяч льё. Необычным в подобных поездках было то, что день возвращения из них назначался уже в день отъезда. Так, в год, предшествовавший моему приезду, император отбыл в Малороссию 26 августа, заявив при этом, что вернется 2 ноября, и расписание этой поездки было заранее определено столь строго и неукоснительно, что, покрыв расстояние в тысячу восемьсот семьдесят льё, Александр вернулся в Санкт-Петербург не только в назначенный день, но и чуть ли не в назначенный час.