Александр Дюма - Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Император отправлялся в эти продолжительные поездки не только без охраны, не только без эскорта, но даже почти что один, и, само собой разумеется, в ходе каждой из них случались странные встречи и непредвиденные опасности, которым он противостоял с благодушием Генриха IV и со смелостью Карла XII. Так, например, однажды, во время поездки Александра по Финляндии вместе с князем Петром Волконским, единственным его спутником, императорский экипаж, взбиравшийся на крутую песчаную гору в те самые минуты, когда князь только что уснул, своей тяжестью свел на нет усилия упряжки, и та стала пятиться назад. Тотчас же Александр, не разбудив своего спутника, спрыгнул на землю и вместе с кучером и слугами принялся толкать экипаж вверх. Тут спящий, чей сон оказался потревожен этой резкой переменой в движении кареты, проснулся и обнаружил, что он в ней один; удивленный, он огляделся вокруг и увидел императора, отирающего пот со лба: они уже стояли на вершине горы.

В другой раз, во время путешествия по Малороссии, император прибыл в какое-то местечко и, пока меняли лошадей, возымел желание отдохнуть от утомительной тряски, прогулявшись пару верст пешком; так что он попросил возницу не слишком торопиться, чтобы дать ему время пройти немного вперед. Тотчас же он один, одетый в военное платье без каких-либо знаков различия, прошел через весь городок и оказался в том месте, где дорога расходилась на два совершенно одинаковых по виду пути; не зная, по какому из них ему следует направиться, Александр обратился к какому-то человеку, который был одет, как и он, в шинель и курил трубку на пороге крайнего дома.

— Друг мой, — спросил у него император, — по какой из этих двух дорог мне следует идти, чтобы попасть в…?

Человек с трубкой смерил его взглядом с головы до ног, удивившись, как это простой путник осмеливается так непринужденно разговаривать с ним, столь важным лицом, да еще в России, где разница в чинах порождает огромный разрыв между начальством и подчиненными, и высокомерно процедил между двумя затяжками:

— По правой.

— Простите, сударь, — проговорил император, приложив руку к головному убору, — не будете ли вы любезны ответить еще на один вопрос?

— Какой?

— Позвольте спросить, какой у вас чин в армии?

— Догадайтесь сами.

— Вы, быть может, поручик?

— Берите выше.

— Капитан?

— Еще выше.

— Майор?

— Выше.

— Подполковник?

— Ну вот, хоть и с трудом, но догадались!

Император поклонился.

— Ну, а теперь, — проговорил человек с трубкой, убежденный, что говорит с нижестоящим по званию, — я в свою очередь хотел бы узнать с вашего позволения, а кто вы сам и-то?

— Не догадываетесь? — отвечал император.

— Поручик?

— Берите выше.

— Капитан?

— Еще выше.

— Майор?

— Выше.

— Подполковник?

— Да нет, выше.

Тут собеседник императора вынул изо рта трубку:

— Полковник?

— Пока еще не близко.

Вопрошающий подтянулся и принял почтительный вид:

— Так ваше превосходительство генерал-лейтенант?

— Уже ближе.

Вопрошающий приложил руку к фуражке и замер в стойке «смирно».

— Но в таком случае ваше высочество не кто иной, как фельдмаршал?

— Еще одно усилие, господин подполковник.

— Ваше императорское величество! — воскликнул потрясенный собеседник Александра и выронил трубку, которая упала и разбилась вдребезги.

— Он самый, — улыбаясь, отвечал Александр.

— Ах, государь! — воскликнул офицер, падая на колени. — Простите меня!

— Да за что же вас прощать? — произнес император. — Я спросил у вас дорогу, вы мне ее указали. Благодарю вас!

При этих словах император отдал честь несчастному подполковнику, так и не пришедшему в себя от испытанного потрясения, и пошел по дороге, ведущей направо, где его вскоре нагнал экипаж.

Во время еще одного путешествия, предпринятого с целью посетить северные провинции России, император, пересекая озеро, расположенное рядом с Архангельской губернией, был застигнут сильнейшим штормом.

— Друг мой, — заявил император судоводителю, — тысячу восемьсот лет тому назад в подобных же обстоятельствах один великий римский полководец сказал своему кормчему: «Ничего не бойся, ибо ты везешь Цезаря и его фортуну». Я же менее самоуверен, чем Цезарь, и говорю тебе попросту: «Друг мой, забудь, что я император, считай меня всего лишь человеком, таким же, как и ты, и попытайся спасти нас обоих».

При этих словах к кормчему, который уже начал терять голову, изнемогая под бременем лежащей на нем ответственности, тотчас же вернулось самообладание, и судно, ведомое твердой рукой, без всяких происшествий причалило к берегу.

Но не всегда Александру до такой степени сопутствовала удача, и бывало, что в обстановке менее грозных опасностей последствия оказывались более серьезными. Во время последней поездки императора по донским провинциям внезапно опрокинулись его дрожки и он сильно поранил ногу. Раб дисциплины, предписываемой им самому себе, он пожелал продолжить поездку, чтобы прибыть в пункт назначения в намеченный им день; однако из-за усталости и отсутствия мер предосторожности рана была постоянно раздражена; впоследствии на раненой ноге не раз появлялось рожистое воспаление, заставлявшее императора неделями не покидать постель и месяцами прихрамывать. С тех пор как у него начались эти приступы, его меланхолия усилилась, ибо в это время ему приходилось находиться бок о бок с императрицей, и на ее грустном и бледном лице, с которого, казалось, навсегда исчезла улыбка, он читал живой укор, поскольку виновником этой грусти и этой бледности был он сам.

Последний приступ этой болезни, случившийся зимой 1824 года во время бракосочетания великого князя Михаила, в тот момент, когда император узнал от Константина о существовании вечного, но незримого заговора, о котором все догадывались, хотя проявлений его и не видели, вызвал сильное беспокойство. Это произошло в Царском Селе, в любимой резиденции государя, которая становилась ему все дороже, по мере того как он все больше погружался в эту непреодолимую меланхолию. Днем он в привычном для него одиночестве прогуливался пешком, во дворец вернулся простуженным и распорядился подать обед к себе в спальню. В тот же вечер у него вновь началось рожистое воспаление, еще более сильное, чем все предшествующие, сопровождаемое лихорадкой, бредом и мозговыми явлениями; в ту же ночь в закрытых санях императора перевезли в Санкт-Петербург, и там собравшийся консилиум врачей принял решение ампутировать ногу, чтобы предотвратить появление гангрены; один лишь доктор Виллие, личный хирург императора, воспротивился этому, заявив, что он своей головой отвечает за жизнь августейшего больного. И действительно, благодаря его заботам здоровье императора восстановилось, однако во время этой болезни меланхолия его еще более возросла, и, как уже было много сказано, последние масленичные празднества были этим сильно омрачены.