Светолик Ранкович - Лесной царь

— Хорошо. За ним по свежему следу двинется погоня, лучше ему уйти в другой округ.

— Скоро ли у нас работа начнется?

— А как же, само собой. Все мы деньжонки порастрясли. Я уже прикидывал и кое-что подходящее имею в виду, только нужно улучить момент.

— Как наступит, скажи!

Приятели пожали друг другу руки и расстались.

«Что со мной произошло?» — спрашивал себя Джюрица уже двадцатый раз, лежа на мягкой росистой траве, под густым зеленым шатром буковой листвы. Грудь его высоко вздымалась, каждая мышца дрожала от усталости и нервного возбуждения. В голове стоял туман, мысли путались, все вытеснил один-единственный вопрос, который Джюрица непрестанно задавал себе. Огромная, уже несколько дней висевшая над ним тяжесть обрушилась сейчас на него всей своей массой и — как ему казалось — раздавила его, уничтожила… Долго Джюрица не мог прийти в себя…

И все-таки после того, как он отдохнул, стало легче. Страшно захотелось пить. Хоть бы несколько капель холодной родниковой воды!.. Внезапно в голове молнией пронеслась мысль — точно змея ужалила. Джюрица вспомнил, как он дурак дураком стоял перед трактирщиком, вспомнил взгляд Пантоваца, его слова, вспомнил все… и в тот же миг вскочил.

— Ах, срам какой!.. — воскликнул он, не зная, что делать от стыда, гнева и досады. Хотелось бить себя по голове, в грудь, отщипнуть кусок мяса, чтобы физической болью подавить стыд перед самим собой. А в памяти возникали все новые детали утреннего происшествия, и каждая была словно пощечина, каждая говорила о его позоре.

«Как он сказал?.. Лучше мне сидеть дома! Ах, какой стыд!.. А еще харамбаша, гайдук!.. Ну, так больше не будет! Либо делать как следует, либо вовсе не делать… А что-то еще скажет дядя Вуйо?.. Как на глаза ему покажусь!..»

Он то садился, то вскакивал снова, не в силах успокоить свои взбудораженные нервы. Джюрице снова захотелось пить, жажда погнала его вперед. Шел он с лихорадочной поспешностью, пока не добрался до знакомого ему источника, где по липовому лубу стекала холодная горная вода. Джюрица напился этой кристальной воды, умылся, пришел в себя и стал думать хладнокровней и рассудительней.

Куда же сейчас податься? Наказ был идти на Еловицкие Планины, а это как раз мимо его села. Оно притягивало его, наподобие сильного магнита, и молодой парень не мог устоять. Влекли далекие кучки белых, крытых черепицей домиков, которые тонули в зеленом море фруктовых садов, виноградников и пшеницы; манили обсаженные фруктовыми деревьями и засеянные хлебом пригорки, с детства тешившие его взгляд; звала необозримая гладь скошенных зеленых лугов, по которым бродили стада, откуда несся знакомый, веселящий душу перезвон колокольцев… Вот и сейчас долетает до ушей этот чарующий звон: дзинь… цань… дзинь… цань!..

И он, разбойничий атаман, блаженно, как невинный ребенок, слушал этот перезвон и чувствовал, как тает лед затвердевшего в злобе сердца.

Шелестят, колышутся верхушки буков, напевая монотонную, протяжную песню, а под ними быстро шагает одинокий беглец, озираясь по сторонам. Еще несколько шагов — и вот он на оголенном пригорке, с которого открывается вид на родное село и на все, что ему так дорого, так близко. И не может он налюбоваться, наглядеться, на родные места, словно долгие годы жил с ними в разлуке…

Джюрица мгновенно спустился с высокого пригорка и зашагал вдоль речки, пересекавшей луга Кленовицкой общины. По урочищу сновали односельчане, трудились, спешили, как муравьи, а он то и дело останавливался, высматривая знакомых.

Под большим вязом, который раскинулся перед перед ней небольшую толпу. Любопытство потянуло Джюрицу туда, и, не размышляя, он пересек поле высокой густой кукурузы, перебежал дорогу и спрятался в стоявшие перед управой кусты.

Под большим вязом, который раскинулся перед управой, стояло несколько крестьян, с недоумением наблюдая за разыгрывавшейся перед ними драмой. Правленец Милош захватил в своей кукурузе свинью соседа-бедняка, позвал старосту, чтобы оценить потраву и тут же продать свинью. Немедленно на торги, которые проводил староста, собрали людей. Провинившийся бедняк сидел под вязом понурив голову и уныло смотрел на происходящее.

— Шесть динаров и десять пара… раз… и два! — объявил помощник старосты.

— Милош, не бери греха на душу, ради бога, пожалей детей! — умолял бедняк. — Верну тебе, как только поспеет кукуруза.

— Выкладывай либо деньги, либо кукурузу, и все! Я не позволю, чтобы всяк губил мое добро.

— Да ведь и у тебя же еще не созрела эта кукуруза. Еще и початков нету… Когда созреет твоя, созреет и моя, тогда и отдам.

Джюрица понял, в чем дело. В сердце закипел гнев, глаза заволокло кровавым туманом. Схватив ружье, он стрелой вылетел к вязу.

— Что здесь делается? — рявкнул он, взяв ружье на изготовку.

Крестьяне онемели. Староста сердито вскочил было с места, но тотчас спохватился, поняв, кто перед ним, и побледнел как смерть. Милош стал озираться по сторонам, а помощник спрятался за спину старосты.

— Да ничего, Джюра… вот помаленьку… дела делаем, — залепетал староста, придя после первого испуга в себя.

— Йован, — обратился Джюрица к бедняку, — сколько стеблей вы нашли?

— Пятьдесят три, брат, всего пятьдесят три, а они насчитали целый воз хлеба, — ответил Йован, — и теперь хотят взять свинью за два дуката.

— Нет, Джюра, — перебил крестьянина староста, — это мы только так… для острастки, чтобы лучше глядел за скотиной… Неужто я бы позволил, бог с тобой!

— Как у тебя прорезались початки? — спросил Джюрица у Милоша.

— Да… как и всюду: по два на стебель, — ответил тот.

— Да разве сто початков стоят сто окк хлеба? — крикнул Джюрица.

— Слушай, ведь тебе Пера сказал: мы его только постращать хотели. Сам знаешь, легко ли смотреть, когда добро пропадает.

— Ну-ка, староста, прикинь на глаз потраву, только без шуток! — сказал Джюрица и приподнял ружье.

— Чего там прикидывать, дело известное: пусть вернет сотню початков, когда уберет свою кукурузу, и делу конец, — заключил староста.

— Так ли, Йован? — спросил Джюрица.

— Так, братец, это по-божески, а то ведь… черт-те что!

— Ты, Милош, согласен? — спросил Джюрица, глядя ему прямо в глаза.

— Да нет, много: не всякий стебель даст два початка. Пусть вернет мне восемьдесят, и ладно.

Йован весело вскочил.

— Ну, братское тебе, Милош спасибо! Вот это справедливо.

— Слушай, Пера, — сказал Джюрица, обращаясь к старосте, — если еще раз услышу, что ты потешаешься над нашими селянами, я сам тебя судить буду. А сейчас садитесь все!

Все сели, как по команде, а староста даже поджал под себя по-турецки ноги. Джюрица вынул табакерку и стал сворачивать цигарку. Его самолюбию новообращенного гайдука весьма льстило безусловное, рабское повиновение людей, которые раньше и смотреть-то на него не смотрели. Он понимал, что эта покорность вызвана лишь страхом, и все-таки было приятно. Джюрица стал чуть приветливее. Кроме того, очень уж хотелось перекинуться несколькими словами со своими односельчанами. Выскакивая минуту назад из кустов, он был уверен, что хоть одного да убьет; но такое безоговорочное подчинение его ошеломило и обезоружило. Это было в новинку. Гнев внезапно утих, Джюрица позабыл даже о давней обиде на старосту. Неудержимо захотелось поговорить со своими.