Светолик Ранкович - Лесной царь

— Радован и Коста получили по ране, а Джордже сложил голову рядом с Митой.

— Вот те на! Что натворили!.. А деньги?

Джюрица извлек из-за пазухи сверток и бросил на колени Вуйо.

— Считай! — сказал Джюрица.

— Пересчитаем, не бойся! Ты рассказывай.

— Слушай, пересчитай, чтоб знать сколько!

Вуйо поднялся и, не проронив ни слова и даже не взглянув на Джюрицу, вышел в другую комнату, оставил там сверток и вернулся обратно.

— Ложись-ка на постель, отдыхай и рассказывай все по порядку.

У Джюрицы от гнева сжалось сердце, но, понимая, что делать нечего, он опустил голову и прилег на постель. Вуйо протянул ему травянку воды и приготовился слушать длинный и страшный рассказ…

Глухой ночью кто-то забарабанил в окно к Вуйо. Он быстро поднялся, вынул из окна раму и высунул голову наружу.

— Кто там? — спросил он тихо, всматриваясь сквозь мрак в стоявшего под окном человека.

— Это я… Симо.

— Что случилось, Симо?

— Пантовац едва ушел… Вчера, как только стало известно, что погиб Мита, в уезде тотчас зашевелились. Кто-то им шепнул, что видел Миту вместе с Пантовацем. Вечером пристав с жандармами поскакал прямо в Трешневицу. Радован перевязал рану, поужинал и только собирался ложиться… К счастью, вовремя поглядел в окно и заметил, как жандармы крадутся через огород. Выскочил в окно и убежал.

— Хорошо, что не поймали, рана бы выдала.

— А другие говорят, будто его узнал Джордже и, как только пришел в себя, сказал об этом.

— Разве Перуничич не убит?

— Нет, тяжело ранен… Стражник, прибывший оттуда с сообщением, говорит, что выживет. Пуля угодила в грудь, но сердца не задела.

— Да, конечно, он на Пантоваца и показал. Что еще?

— На завтра назначили облаву. Вечером стражники поскакали в села поднимать народ.

— Радован знает, куда уходить?

— Точно не знает, но думает податься на Букулю и Кленовик.

— Правильно. На рассвете повидайся с Радованом, а я рано утром пойду в город.

Кузнец топтался на месте и не уходил; видно было, что он хочет еще что-то сказать, но не решается.

— Поторапливайся! — сказал Вуйо и хотел уже закрыть окно.

— А как насчет денег? — выдавил наконец Симо.

— Есть кое-что… будут, будут! — бросил Вуйо и, закрывая окно, добавил: — Поспеши, чтобы успеть до рассвета.

Улегшись в постель, Вуйо долго раздумывал: как распределить четыреста двадцать дукатов, что были в свертке. «Вот, — подумал он, — оказывается, и Симо придется дать по меньшей мере пятнадцать. А Радовану без пятидесяти и на глаза не покажешься…» За этими расчетами его застал рассвет.

Облава закончилась безуспешно, после чего наступило обычное затишье: и гайдуки и власти пребывали в бездействии. Власти, совершив облаву, считали, что исполнили свой долг, и словно говорили гайдукам: «Видите, что мы можем, если только захотим!» А те помалкивали да переглядывались: «Как же, как же, на то вы и власть!..» — и выискивали, кого бы еще ограбить.

Радован в село не вернулся. Его участие в разбое было настолько очевидным, что другого выхода не было. И началась у них с Джюрицей настоящая гайдуцкая жизнь.

Все помыслы Джюрица направил на родное село. По целым дням он блуждал возле полей, где работали крестьяне, а вечером отправлялся на ночлег в самое свое надежное укрытие, к дяде Вуйо. Односельчанам Джюрица хоть и доверял, но все-таки держался с ними настороже. Они то и дело наталкивались на него либо в поле, либо возле криницы, а чаще всего возле усадьбы Марко Радонича. Чуть отойдешь в кусты — считай, наверняка увидишь Джюрицу.

А Станка после той встречи на речке стала с удивлением замечать, что стоит кому-нибудь помянуть его имя, она в лице меняется — то бледнеет, то краснеет. Поначалу эта загадка просто рассердила ее, но когда так повторилось несколько раз, Станка призадумалась. Среди девушек она пользовалась репутацией бывалого солдата, которого, как говорится, пуля боится и штык не берет. Однако то, что может произойти со всяким солдатом, произошло и с ней: из множества стрел, пролетевших мимо, одна попала в цель. Станка и сама смутно сознавала, что с ней творится неладное, что все как-то изменилось, но полностью еще не понимала своей беды.

Заметила она лишь одно: все, что говорилось о Джюрице, все его злодеяния противные самому существу их мирной сельской жизни и вызывавшие всеобщее (хоть и скрытое) осуждение, казались ей беспримерными, и в душе она находила им оправдание. И чем упорней Станка старалась объяснить себе необычность своего поведения, чем больше думала, тем сильней ее охватывала сладкая истома. Все чаще ею овладевала тревога, все чаще она поглядывала в ту сторону, откуда появлялся Джюрица. А он, словно угадывая ее мысли, как раз в такие мгновения и возникал перед ней, приветствовал ласковой улыбкой и, вскинув весело голову, проходил мимо…

Однажды Станка отправилась стирать. На пральнище — довольно большом омуте — собирались по четвергам и субботам девушки и молодки полоскать вываренное в щелоке белье; тут они обычно дурачились и болтали до позднего вечера. Станка шутила, смеялась, а прополоскав белье, развесила его сушить на ветках и разложила на горячих камнях. Вместе с другими девушками, закончившими работу, она отошла под густую тень кустарника, где снова начались смех и разговоры.

— Девушки, а что, если сейчас нагрянет к нам Джюрица?

Станке вдруг стало жарко, и она почувствовала, как меняется в лице, но, быстро взяв себя в руки, спокойно ответила:

— А если и придет, так что?

— Молчи, несчастная! Меня оторопь берет, как я его вижу.

— А что, ты его часто видишь? — спросила Станка с любопытством.

— Кто же его не видит? Каждый день где-нибудь да появится, а я, бедняжка, так вся и застыну. Намедни спустилась к реке набрать воды, а он тут как тут. «Что поделываете нынче, Цако?» — спрашивает он, а я, точно онемела, слова не могу вымолвить и только глаза на него таращу. «Ты что, боишься меня?» — спрашивает он, подходит ближе и смеется. Едва в себя пришла, сама не знаю, как ведра набрала и убежала.

— А меня он в Беглуцах встретил и давай о брате расспрашивать. Ну, я ему, кажись, все толком рассказала, а он вытащил пачку табаку и говорит: «На, отнеси Йово!»

— И ты взяла?

— Взяла, а что ж!

— А ты, плутовка, чего не рассказываешь, как давеча он за тобой ухаживал? — обратилась одна из девушек к Елице Плесконичевой.

Станка побледнела, сердце сжалось до боли, криво усмехнувшись, она испытующе поглядела на Елицу и спросила:

— Ай-ай-ай, ты чего же скрываешь?

— Да бросьте вы… шутка это, говорю вам!

— Рассказывай, рассказывай! — закричали девушки.

— Ах, да ничего… ей-богу, ничего!.. Встретились мы на дороге, и он проводил меня до Главицы… Расспрашивал обо всем… А потом давай комедию ломать: «Приду, дескать, осенью, посватаю тебя либо так уведу». А я ему: «Не торопись, еще поглядим, что будет с твоей головой до осени».