Эрнст Гофман - Сестра Моника

Я даже не успела подняться и опустить исподнее, как вошла моя мать в сопровождении Линхен.

— Поторопитесь, вы оба! Давайте... как есть! Прочь!

— Прочь? — спросил Гервасий. — Вы изъясняетесь слишком туманно!.. Прочь — на Сириус или к Дарданеллам, в Америку или к готтентотам? [67] Дарданеллы — пролив между Европой и Малой Азией. Готтентоты — этническая общность на юге Африки.

— Ах, болтун, — с улыбкой отвечала моя мать. — В Тешен!

— Вы желаете там кого-то подстрелить или взять на мушку?

— Нет! Нет! Хочу отдать там в чистку вашу ржавую трубу.

— Коли так, — кланяясь, произнес Гервасий и снял меня со стола, — то мы готовы!

Мне, сестры, конечно же не нужно вам говорить, что те преимущества, которые духовные лица имеют в отношении женских прелестей, были бы законом и для моей матери, если бы Гервасий, в силу диковинного договора между моими родителями, отважился бы его отстаивать со всей мощью своего оружия.

Гервасий посчитал возможным, подавая моей матери одну руку, вторую запустить ей под юбку, а потом и задрать платье Линхен до самых бедер и лишь после этого направиться вместе с нами к нашей колымаге.

Во весь опор пронеслись мы мимо ворот; мы могли рассчитывать на то, что до момента, как очнется, а, может, и захочет броситься за нами в погоню Бовуа, пройдут еще два часа.

В карете мать фигурально, в виду моего присутствия, описала Гервасию трагикомическую катастрофу и зачитала ему в конце рассказа записку, которую оставила.

Дорогой Август! Дорогой Бовуа! Я на некоторое время оставляю ваш столь дорогой для меня круг. Памятка, которую несколько часов назад я получила от Августа, побудила меня рассчитаться с ним за нее по полной стоимости: удалением, причем и от тебя, мой дорогой Бовуа! Делаю это без охоты, а мое сердце этого никогда не забудет. Не сердитесь, вы оба! Я буду вам верна так долго, сколько смогу...

Гервасий не мог надивиться на ее геройский поступок, и, когда моя мать положила ноги на заднее сиденье, на котором мы с ним сидели, а солнце в полном сиянии как раз осветило нашу колымагу, он попросил разрешения взглянуть на памятку, оставленную на ней розгами полковника и заставившую ее воскликнуть то самое многозначительное прочь ! Моя мать подняла правую ногу, ее юбки и исподнее сползли, и взору, словно луна в полдень, предстал прекрасный, так жестоко оскорбленный зад.

Гервасий хотел было оказать ему особое внимание, но мать быстро поставила ноги на пол... и... призвала к благоразумию.

Едва мы прибыли в Тешен... здесь, впрочем, первый этап моей жизни начинает приобретать ясные очертания... Звонят к вечерне... Завтра — больше.

Сестра Моника продолжает свой рассказ. Не принимая в расчет фальковских героев [68] Фальковские герои — имеется в виду сатирическое стихотворение немецкого теолога, педагога и поэта Иоганна Даниеля Фалька (1768 — 1826) «Люди и герои» (1798). , наши персонажи высказываются все яснее. Переодетая Фредегунда рассказывает Монике о своей жизни.

Я описала вам наше прибытие в Тешен; слушайте же дальше!

Мы заехали к тетке. Я этой тетки ни разу в жизни не видела; и у нее была такая строгая физиономия, что рядом со всегда дружелюбным лицом моей матери она была словно три дождливых дня после четырех недель весеннего солнца.

— Ах, уже такая большая, такая хорошенькая выросла, та niece, — начала она, подходя ко мне.

— О да! выросла, — вступила моя мать, тут она что-то прошептала тетке на ушко, — причем ее познание собственного естества распространилось уже до тропиков, и оттуда... господин наставник... начал обучать ее физике.

— Est-il possible! [69] Est-il possible? (фр.) — Возможно ли это? — вскрикнула тетка и сложила руки.

Гервасий зарделся; я опустила глаза и тоже покраснела; Линхен завязывала и развязывала бантик у себя на груди.

— Сестра, я хотела бы, — начала мать, после того как насладилась нашим смущением, — обсудить это с тобой наедине, будь добра, выдели этому господину и моей служанке по комнате, в этот раз я задержусь у тебя надолго и хорошо тебе заплачу.

— Будет исполнено сию же минуту, сестра, — ответила тетка, позвонила, дала вошедшему слуге указания, и Гервасий вместе с Линхен ушли за ним.

— Представь себе, сестра! — начала мать. — Мальхен твердо уверена в том, что создана лишь для удовольствий, а то немногое, что я рассказала ей о боли, не произвело на нее ни малейшего впечатления.

— Ай-я-яй, mon enfant! [70] Mon enfant (фр.) — мое дитя. — отвечала тетка, — это нехорошо! В этом мире удовольствие живет на чердаке вместе с воробьями, а они летают, куда им заблагорассудится; боль же, подобно цепной собаке, лежит во дворе и вынуждена все время то лаять, то кусаться.

— Я хочу оставить Мальхен здесь, — продолжала мать, — не знаешь ли где-нибудь поблизости интерната для девиц ее сорта, чтобы удовольствие там было отправлено в отпуск, а денно и нощно царила бы строгость?

— Гм, сестра! Отправим-ка ее к мадам Шоделюзе, уж там-то она узнает, что есть уныние, и вдобавок у нее не будет ни одной свободной минутки, чтобы на что-нибудь жаловаться.

Пока я слушала этот их разговор, мне стало так страшно! Меня охватило отчаяние, и я не могла уже больше сдерживать слез.

— Ах, кто тут плачет, mon enfant! — утешала меня тетка. — Разве ты не читала, сколько выстрадал апостол Павел, а ведь он был святым! Ты же всего лишь злополучный плод гнусной похоти! Ма Soeur, хочешь, мы прямо сейчас избавимся от малышки?

При этих словах, подобным раскатам грома, я упала в ноги матери; но — никакого сострадания; и никаких эмоций на лице тетки.

— Я согласна, Йеттхен, — ответила мать и приказала мне подняться.

Плача, я повиновалась, злодейки взяли меня под руки и поволокли к карете, все еще стоявшей перед воротами, меня увозили прочь из города; мы держали путь к небольшому поместью, на которое, едва мы удалились от городской черты, тетка показала матери; благородная простота этого поместья — когда мы наконец к нему подъехали — вполне могла бы меня воодушевить, если бы состояние, в котором я растворилась, словно эмбрион в спирте, позволило мне бросить больше одного взгляда на то, что меня окружало.

У входа нас встретила высокая, красивая женщина, которая после взаимных приветствий повела нас в залу, где с полдюжины девушек занимали себя вышиванием и рисованием.

— Мадам Шоделюзе! — начала моя мать по-французски, а тетка прошептала что-то на ухо лукаво улыбающейся филантропинистке [71] Филантропинистка — последовательница филантропинизма (от греч. philantropia, «человеколюбие») — прогрессивного направления в немецкой педагогике середины XVIII — начала XIX в., основывавшегося на идеях естественного воспитания Ж.-Ж. Руссо. Филантропинисты выступали с критикой зубрежки, формализма, засилья древних языков и жестокости к детям. Интернаты, отвечающие принципам филантропинизма, назывались филантропинами. :