Асорин - Асорин. Избранные произведения

Вернемся к формуле Галависа: «Простоту, если речь идет о стиле, надлежит почитать не недостатком, но, напротив, искусством». И автор прибавляет: «В простом стиле не меньше изящества и точности, чем в других стилях». «Из всех недостатков стиля самый нелепый тот, который именуют напыщенностью».

Все должно быть принесено в жертву ясности. «Всякое другое обстоятельство или качество, как, например, чистота языка, соразмерность, возвышенность и изысканность, должны поступиться перед ясностью». Не довольно ли этого? А вот для пуристов сказано так: «Лучше навлечь осуждение ревнителя грамматики, нежели остаться непонятым». «Верно то, что любая аффектация достойна осуждения, однако к аффектации ясного стиля можно прибегать безбоязненно». Единственная извинительная аффектация — это аффектация ясности. «Недостаточно, чтобы тебя поняли; надобно стремиться к тому, чтобы тебя не могли не понять».

Да, стиль немногословный и ясный — это высшая цель. Но как писать немногословно и ясно, если думаешь-то совсем не так? Стиль не зависит от нашей воли, отсюда бессилие и тщетность — относительные — всяческих правил. Стиль — это равнодействующая нашей… физиологии. «Когда стиль темен, есть основание полагать, что и понимание смутно». Темный стиль — темная мысль. «То, что ясно написано, может быть ясно высказано, разве что у автора есть причины напускать на себя загадочность». Великолепно по точности и проницательности! Рекомендуем простоту и еще раз простоту. Но что такое простота стиля? Вот большая проблема. Сейчас мы дадим формулу простоты. Простота, эта чертовски трудная простота — вопрос метода. Следуйте нашему совету, и вы одним махом овладеете великолепным стилем: когда пишете, помещайте одно после другого. Больше ничего, вот и все. Разве вы не замечали, что у ораторов или у писателей обычный недостаток состоит в том, что они помещают одно высказывание внутри другого с помощью всяких там скобок, вставных, вводных предложений и разных попутных и случайных мыслей? Так вот, в противоположность этому надо размещать предметы изложения — сиречь мысли, чувства — одно после другого. «Предметы изложения надобно размещать, — говорит Бехарано, — в том порядке, в каком о них думаешь, и отводить им надлежащее пространство». Трудность, однако, в том… чтобы правильно думать. Стиль не зависит от нашей воли. Стиль — это равнодействующая физиологическая.

Ты либо поэт, либо не поэт. Либо прозаик, либо не прозаик. Либо живописец, либо не живописец. Все это — независимо от нашей воли. Кто сумеет выразить глубочайшую тайну, неисчерпаемое могущество врожденного? Прелесть литературного стиля — в его разнообразии, многоликости. «Стиль произведения, написанного для всех, — говорит Бехарано, — должен быть ясным, чистым, отшлифованным, местами простым, местами возвышенным, здесь короткие фразы, там периоды». Многоликость… Философ Ницше любил повторять фразу нашего Лопе де Веги: «Я наследую самому себе…» Я наследую самому себе в разнообразии стилей, форм, оттенков. Я наследую самому себе, вникая во все и проникаясь всем. Художник — тот, кто создает окончательную, единственную форму выражения для данного предмета. «Есть слова, которые так соответствуют предмету и так свойственны нашей мысли, что рождаются вместе с нею». Что рождаются вместе с нею; дело мыслителя и художника — найти их. «Порой мы свою мысль можем надлежаще выразить лишь одним способом. Счастливы те, кто этот способ находит!» Да, здесь, в хаосе вселенной, где-то таится он, этот способ; здесь есть и «Мадонна» Рафаэля, есть Дон Кихот и Санчо Сервантеса или Шекспиров любовный дуэт Ромео и Джульетты. Он здесь, здесь, окончательный, непревзойденный архитип. Здесь единственный способ выражения для этого предмета. Здесь, в несотворенном, в этой туманности, в хаосе вселенной, он, этот способ, ждет интуиции художника. «Счастливы те, кто его находит!»

Врожденное… Кто выразит все его могущество и тайну? В могуществе врожденного — вся штука. Это оно перепрыгивает через нерушимые предписания и создает новые эстетики. Наш автор — в 1791 году — предвосхищает революцию романтиков. Наш автор (он сам это говорит) — человек без предрассудков. Своими мыслями, изложенными в этой книге, наш автор, автор никому не известный, заброшенный в глухой городок провинции Авила, завоевывает себе место среди лучших современных испанских писателей. «Нельзя отрицать, — говорит он, — что рабское подчинение правилам подрезает крылья таланту». И далее — глубокие слова, которыми хотелось бы заключить эту главу: «Хороший вкус не создавался правилами, но, по прошествии времени, правила создавались хорошим вкусом. Счастливый природный дар, пусть и неотшлифованный, больше стоит, чем мастерство отделки…»

Какое же время года будет здесь, в этом городке среди гор, для нашего Бехарано Галависа самым приятным? В какую погоду его меньше томит скука? Об этом скажет он сам. Времена года в Риофрио — совсем не то, что в Париже или в Мадриде. И вообще-то, есть ли в больших городах времена года? Во всяком случае, приметы, по которым мы различаем времена года в сельской местности, в деревушках, не те, какие для них характерны в многолюдных городах; или лучше так: для нас, жителей больших городов, во временах года пропадает многое из того, что мы видим и чувствуем, когда проводим это время в деревне. В больших городах жизнь наша движется в головокружительном темпе, с нами происходит уйма событий, и поэтому время летит быстро. (Прочитайте глубокие наблюдения Гюйо в его «Происхождении понятия времени».) Зима, действует отопление — которого мы не видим; и вот как бы совсем неожиданно, в один прекрасный день, мы с удивлением обнаруживаем, что деревья оделись зелеными листьями. Странное дело! Неужели так быстро прошло время? Поезд мчит нас на морской берег; мы видим прелестных, соблазнительных женщин за карточным столом; другой поезд мчит нас обратно в большой город; начинает действовать отопление — которого мы не видим. Странное дело! Неужели время так быстро пролетело?

Милый Бехарано Галавис! В Риофрио провинции Авила все происходит не так. Мы-то «живем своей жизнью» — как ныне говорят. Но и вы, там, — тоже…

Весною растения и животные «начинают оживать». «Да, в эту пору все живое выказывает свою радость». Птицы словно бы воскресают. «Деревья и луга красуются буйной зеленью листвы и множеством ярких цветов. Сколь прекрасной и приятной становится тогда природа!»

( Наша весна. — В рыжем овраге цветет одно миндальное деревцо. Наверху — голубое небо. Звенят вдали бубенчики овечьего стада. Журчит ручей. Пахнут розмарин и лаванда. Синие тени. Звуки песни, постепенно затихающей в сумеречном воздухе. Где-то там, высоко в горах, среди мрака, — огонек костра.)