Асорин - Асорин. Избранные произведения

Земледельцы полагают, что лето лучшее время года. «И правда, лето приносит исполнение их надежд. Если прежде вспаханная земля была покрыта пылью, теперь она торжествует победу в триумфальном венце колосьев. Груженные трофеями повозки образуют обелиск из снопов и наполняют зерном амбары. Летом лесной бог Пан, радостный пастушеский бог, сидя верхом на своем осле, привлекает все взоры, веселя души крестьян тамбурином и флейтой. Наконец, что ни говори, лето — время сбора урожая, и тот, кто в эту пору не потрудится прилежно, будет сидеть голодный весь год».

( Наше лето. — С возвышенности видны бескрайние просторы синего моря и далекий берег. Яркий луч маяка, то вспыхивающий, то исчезающий во мраке. Легкие, надушенные женские платья. Открытое окно в вагоне. Неспешная прогулка на закате.)

«У осени столько преимуществ, что, коль рассудить хорошенько, она занимает первое место среди времен и сезонов года». «Осенью Бахус или Силен с важным видом восседает на бочке или же, щеголяя пухлыми щеками, увенчанный виноградною лозой, шествует по улицам, всем своим видом показывая, что именно в нем вся роскошь земель Медины. Об этой поре в крови нашей, истощившейся от чрезмерного летнего зноя, шумит и бродит молодое вино, и дружескими заботами Клифлота (виночерпия Бахусова, того, кто подносит ему кубок) она становится здоровее, укрепляя сердце, печень и прочие части человеческого тела». Осень — пора великолепных зрелых плодов. В землю бросают семена, и земля, не торопясь, зачинает урожай следующего года.

( Наша осень. — Качающиеся верхушки кипарисов. Бледные розы. Стонущие колокола. Тополевая аллея, устланная ковром желтых листьев. Аромат хранящихся к рождеству фруктов в сельской кладовой. Кашель, горящие глаза — и белые, изящные руки. Опадающие лепестки роз. Тиканье часов в сумерках. Поскрипыванье мебели…)

Что может привести в свое оправдание зима, чтобы стать желанной обитателям земли? Зима угрюма и сурова. «Съежившиеся от стужи, закопченные, с приставшей к одежде соломой, люди — свидетели ее жестокости. Голые деревья безмолвно обличают ее немилосердие, а скалы и ущелья под слоем льда и снега обнаруживают ее страшный облик и разрушительный нрав». И однако у зимы тоже есть поклонники. «Да, я один из них», — говорит Бехарано Галавис. Наш автор терпеть не может жару и любит холод. «Холод меня бодрит, а жара расслабляет». Летом нас беспокоят всевозможные насекомые и зверушки, зимой мы отдыхаем от этих напастей. «Кроме того, в эту пору, даже при восточном ветре, и вина не киснут, и нас не донимают слабость и недомогания, которые этот треклятый ветер причиняет летом. Зимою мы лучше спим, охотней едим, и пищеварение работает лучше». Есть и еще кое-что, приводящее нашего автора в восторг. «Главное же, когда наступают длинные вечера, у горящего очага собираются люди потолковать о том, что случилось в этот день и вообще в течение года». О, как наслаждается Бехарано приятной, разумной беседой! «Для меня это величайшее наслаждение — такие беседы везде были моей отрадой». И здесь, в этом городке, в этом Риофрио, Бехарано тоже умеет насладиться радостями мирной беседы. В остальные времена года земледельцы не сидят дома, они трудятся в поле, а когда наступает ночь, усталость валит их прямо на ложе. Для того, чтобы поболтать, пошутить, времени не остается. Другое дело в зимнюю стужу. «Зимою, — пишет наш автор, — так как времени для сна много и в поле делать нечего, мы чаще собираемся вместе и подолгу разговариваем, а беседа разгоняет ипохондрическое, мрачное и унылое настроение, которое порождается одиночеством и порой так губительно влияет на тело и даже на душу».

( Наша зима. — В сумерках, через стекла витрины, видна в задней комнатке лавки склоненная голова старика. Дробно рассыпаются звучные удары соборного колокола. На улочке слышны шаги. Ранним утром звон колокольчиков. Тихо падает снег.)

А что же видим мы, читатель, весной, летом, осенью и зимой? Какое из этих времен года предпочитаем? Все субъективно. Различные времена года дороги нам тем, какие связаны с ними воспоминания, какие чувства, впечатления детства, события взрослой жизни. Какая-нибудь черта, общая двум или даже всем сезонам, может оказаться определяющей для какого-то одного сезона, и в этом одном сезоне больше говорит нашей душе, чем во всех остальных. Почему луч этого маяка в море связан для нас с летом, а не с зимой или весной? Дело тут в чувствах глубинных, невыразимых словами. Ведь мы глядели на него летними ночами, незабываемыми для нас; столько раз глядели в тишине и покое на этот безмолвный, вращающийся, возвращающийся свет! Мы привносим в природу свой дух: одно и то же явление не будет одинаковым для двух человек. И с ходом жизни, по мере того как многие пылкие стремления угасают в нас, становятся более яркими и выпуклыми некие отдельные черты воспринимаемых явлений, черты, которые для нас уже будут окончательными.

Пастухи или земледельцы? Два мира, два класса людей. Да, два класса, однако… От Мадрида или Парижа они находятся далековато. Бехарано уже привык жить среди пастухов и земледельцев здесь, в этом городке, в горах Авилы. Во всем есть своя прелесть, общество пастухов и земледельцев тоже может быть в некотором смысле приятно. Да, может, когда имеешь дело с людьми простодушными, наивными, наделенными живой природной интуицией. На землях Авилы, вероятно, нетрудно примириться с существованием среди людей подобного рода. Здесь все они живут вдали от Мадрида. В чем же причина того, что большие города столь скупо распространяют цивилизацию вокруг себя? Откуда эта ужасающая грубость обитателей городков и деревень близ Мадрида? Пусть Бехарано живет себе в Риофрио провинции Авила, но не пожелаем ему жить в окрестностях испанской столицы. И то, что мы сказали о Мадриде, мы можем сказать и о Париже. Кто же лучше всех способен определить, каковы люди в селах и городах, то есть на какой ступени цивилизации они живут? Извольте… Аэронавт. «Как? Аэронавт?» Да, представьте себе, аэронавт. Аэронавт со своим шаром обязательно где-то опустится, в этом нет сомнения. Когда шар опускается посреди поля, в окрестностях деревушки, сбегаются пастухи, земледельцы, ремесленники. Каково отношение у всех этих людей к шару и что они будут с шаром делать? Воздушный шар — для них вещь необычная, фантастическая. В жизни этих людей внезапно произошло потрясающее событие. Здесь, в их власти, оказался воздушный шар, а в руках у них серпы, жерди, дубинки, камни. Что же предпримет вся эта орава? Будут ли они почтительны к необычному предмету, оберегая его и оказывая помощь аэронавту, или же поведут себя агрессивно, варварски? Ответ на этот вопрос зависит от того, идет ли речь об окрестностях большого города или о сельской местности, отдаленной — очень отдаленной — от многолюдных городов. В окрестностях Мадрида воздушный шар наверняка уничтожили бы. В окрестностях Парижа — то же самое. Остроумный Надар, аэронавт, фотограф, юморист и прочее, много лет тому назад сделал это наблюдение. В середине XIX века Надар многократно поднимался на воздушном шаре, об этом он сам рассказал в своей книге «Mémoires du „Géant“» [67] «Воспоминания о „Гиганте“» ( фр. ). , Париж, 1864. В этой книге Надар говорит о «гостеприимной зоне, начинающейся за пределами окружности с радиусом пять лье вокруг Парижа». И прибавляет (страница 41): «Никогда не опускайтесь внутри этой окружности. Если же так случится, бросайте все и бегите. Ибо в пригородах столицы цивилизованного мира вы встретите более грубых и свирепых дикарей, чем бушмены или туземцы штата Орегон». И тут надо также вспомнить о том, что творили земледельцы из окрестностей Парижа, искавшие убежища в городе во время осады 1871 года, в богатых домах, которые оказали им гостеприимство. Об этом повествует Сарсе в своей известной книге…