Асорин - Асорин. Избранные произведения

Хлеб эмиграции я ел три года в Париже. В послании Мартинеса де ла Росы к герцогу де Фриасу на смерть герцогини (если не ошибаюсь, написано оно в 1830 году) есть такая строка:

Трудно представить себе берега милее, чем у Сены. Да, собственно, не о берегах, обо всем Париже пишет здесь поэт. А Париж — одно из самых прекрасных и одухотворенных мест на земле. Я прежде улыбался, читая эту строку Мартинеса де ла Росы. Я вообще много улыбался. До тех пор, пока не очутился в эмиграции, в Париже. Утрата родины окрашивает все, даже самое радостное, в тоскливые тона. Парижский хлеб изумителен, на редкость бел, воздушен. Но мне мерещился в нем привкус горечи — хлеб оправдывал свой постоянный эпитет: «Горький хлеб эмиграции».

Ну а хлеб и вода Валенсии? В Париже я выпил несметное число бутылок виттельской минеральной воды. Я пью только воду, и вода для меня — роскошь и блаженство. В Валенсии помимо бесплатного городского водоснабжения пригодную для питья воду привозят из Торренте и Патерны и продают кувшинами. А хлеб, румяный, хорошо пропеченный, называемый pa d’horta — хлеб с орошаемых полей — продавался на улицах на вес. А может, было иначе, и это лишь плод моего воображения. «Патаке́те» — грубый, ноздреватый хлеб — был тогда для меня истинной отрадой.

Только он придает завершенность отменному валенсианскому блюду из риса с фасолью и репой.

И вот ты здесь. Хотел вернуться, и вот ты в Валенсии. Не упрекаю тебя. Но и обманывать не хочу. Чтобы вернуться, чтобы решиться вернуться, ты ценой неимоверных усилий сдвинул целую гору воспоминаний, переживаний, предубеждений. Ты шел очень медленно, ступал осторожно. И долго не решался сказать ни «да», ни «нет». Наконец, внезапно приняв решение, на все махнув рукой, ты устремился в Валенсию — так ребенок бросается к игрушке.

И вот ты в Валенсии. Мучительная автомобильная поездка — и ты в Валенсии. Ты приехал, когда стемнело, и устроился в скромной гостинице. Автомобиль, въехав в город, миновал несколько улиц и остановился здесь. Ты толком не знаешь, куда тебя привезли. Ты в полной растерянности. Наверно, уже за полночь. Хотя, который час, ты не знаешь. Твои часы остановились, и эта временная помеха — ты ведь раб времени, ты одержим временем — тревожит тебя. Ты потерян во времени и пространстве, таков сейчас твой удел. От стремительной поездки у тебя слегка закружилась голова. Ты ощущаешь головокружение. Но куда ощутимее другое. Оцепенение, в которое впадаешь при переходе из одного времени в другое. Если быть предельно точным, ты прибыл сюда не из времени, а из вечности. Первые годы того полувека, которые отделяют тебя от твоей валенсианской юности, по существу, уже канули в вечность. Стало быть, ты прибыл сюда не из определенной точки в пространстве — не из Мадрида, — а из вечности.

На что же ты надеешься, возвращаясь в Валенсию? Быть может, ты думаешь так вернуть молодость? Смирись и готовься к кропотливой работе. И постарайся не впадать в допотопный романтизм и слезливость. Не первый год как ты порвал с сочинительством на злобу дня и нашел себя в чистом искусстве. Я не сужу, плохо это или хорошо. Просто говорю, что тебе удалось преодолеть суетность нашей жизни.

Окинь взглядом свое пристанище. Это не трудно. Тесная каморка в номерах. Железная кровать, зеркальный шкаф, умывальник, столик с двумя стульями. Вот она, твоя Валенсия. Валенсия глубокой ночью, когда и не знаешь, где именно ты находишься, запертый в четырех стенах. Валенсия сейчас — это не памятники, не пейзажи и не люди. Несколько кубических метров воздуха, и только. Сам-то себя не обманывай. Если бы ты не ощутил Валенсии в захудалой каморке, лишенный иных, пестрых и многообразных впечатлений, в пору было бы отречься от самого себя. Нет же, ты нутром чувствуешь, ощущаешь, зримо видишь Валенсию в этой убогой комнатушке, похожей на те, в которых ты живал в Севилье, Бургосе, Леоне, Сан-Себастьяне. И все-таки чувства, которые тебя охватили, — особые.

Вот ты открываешь окно, высовываешься, надеясь прикоснуться к Валенсии, вдохнуть ее воздух. Но это окно выходит не на улицу. Тьма беспросветна. Ни зги не видно. Но взгляд твой притягивает одна из звезд, сверкающих в непроглядном небе. Она отливает красным, синим и зеленым. Вот и все. Не надо ничего выдумывать. Ты же чувствуешь, как необъятна тишина. Не надо ни крика, душераздирающего крика в ночи, ни отдаленных, едва уловимых звуков, извлекаемых из пианино нервными, трепетными пальцами. Не надо песни, доносящейся издалека. Не старайся сочинять. Достаточно этого воздуха, которым проникнуты все твои чувства. Открыв окно, всматриваясь в бескрайнюю ночь, ты всем существом впитываешь тихий ласковый воздух и ловишь загадочное мерцание звезды.

Ты это или кто-то другой? Проснувшись утром в убогой комнатушке захудалой гостиницы, ты понимаешь, что дремота, вместо того чтобы раствориться во сне, одолела тебя вконец. Выходишь из гостиницы и, сделав несколько шагов, чувствуешь, что совершенно выбит из колеи. Тебе предстоит наконец встретиться с городом. Тебе предстоит свести Валенсию полувековой давности с сегодняшней Валенсией. Это почти невыполнимо, но не из-за того урона, что нанесла городу безумная чиновничья кирка. Непреодолима другая преграда — пережитое по отдельности тобой и городом, его новый говор, мысли, привычки, тайники души. Но кто же, ты или другой вернулся в Валенсию? Да, другой, а ты все еще далеко отсюда. Ты не смог вернуться. Все твои титанические, мучительные усилия были напрасны. Ты так и не приехал. В Валенсию приехал другой. Это он, готовый ринуться навстречу опасности, стоит на пустынной улице. Он пришел из прошлого, а предстало его глазам настоящее, которого он не знает и в котором так и не найдет ни малейшего следа дорогого его сердцу былого.

Смелее. Время есть время. Что суждено, то и сбудется. На улочке, которая неведома тебе, как неведомо было твое ночное гостиничное пристанище, до тебя вдруг доносится волнующий запах. Дверь одного из домов отворена. Точнее, это не дом, а лавочка. Видны стоящие в ряд жестянки и ларь с полочками. Итак, волнующий запах исходит из бакалейной лавки. Слияние ароматов шафрана, гвоздики, перца, ванили рождает редкостный запах, который непременно взволнует тебя. Пожалуй, слышится и редкий запах пебрельи. Пебрелья — это растение, характерное именно для королевства Валенсия и описанное Жаком Баррелье — собиравшим травы в глубинке — и Антуаном Жюсье, также побывавшем в Испании. Есть в этом запахе что-то от перца, корицы и гвоздики. Вот что пишет о пебрелье историк Эсколано: «В горах Хатива произрастает одна из лучших ее разновидностей; ни у одной из восточных пряностей нет столь пикантного вкуса, как у этого светло-коричневого листа, который следует измельченным добавлять в жаркое». Мыслимое ли дело, чтобы пебрельи не было в этой бакалейной лавке, которая медленно колышется между прошлым и будущим?