Анджей Струг - Новеллы и повести

Спать тебе хочется? Вот они за тебя и выспятся. А ты знай шагай по своей темной дорожке!»

Таньский на минуту поддался черным, разъедающим мыслям. Слишком он устал сегодня. Впрочем, подобные случаи приключались с ним довольно часто. Сколько же раз доводилось ему всю ночь напролет скитаться по городу или сидеть в какой-нибудь дыре на заброшенном кирпичном заводике в предместье?.. Так бывало летом, так бывало и зимой, когда случилось, тогда и случилось. В Вильне, в Лодзи, в Ченстохове или здесь, в Варшаве…

Таков его хлеб насущный, и нет тут ничего особенного. Но сегодня, с самого утра, все у него не клеилось. Он двигался вяло, то и дело терял нить разговора и просто спал на ходу, трижды переспрашивал об одном и том же и, глядя открытыми глазами, казалось, ничего не видел, пока на это не обратили внимания.

— Что с вами, Таньский? Уж не собираетесь ли вы заболеть?

— С чего вы взяли? Ничего подобного. Просто я немного устал.

— Ах, черт побери, как не вовремя. Но ничего не поделаешь; хорошо, что хоть деньги есть. Поедете в деревню в Сандомирское воеводство. Есть там одна усадьба, и хозяева нам сочувствуют. Не ломайтесь, по крайней мере слив налопаетесь. Езжайте сразу, а то вы тут у меня и свалитесь. Ну, на пару недель!

— Отцепитесь вы от меня с вашей усадьбой.

— А лучше будет, если вас тут прихватит? Взгляните на себя: на вас же просто лица нет. А ведь сами знаете, как сейчас надо быть осмотрительным и осторожным. Не те времена.

— Не поеду, и все тут — не те времена.

— Послушай, дурень, должен ты в конце концов отдохнуть. И шпикам глаза не будешь мозолить. В деревне же тебя на руках носить будут. И денег с тобой пришлют, они нам помогают, хорошие люди. И погода сейчас отличная, осень…

— Не хочу и не поеду.

Он уже несколько дней чувствовал себя неважно. Болезнь не болезнь, а какая-то непонятная тоска и абсолютное ко всему безразличие. Он все делал машинально — ходил, говорил, но без мыслей, без чувств. При этом ему постоянно хотелось спать, челюсти сводило зевотой, а ночью он ворочался, то и дело просыпался, даже и в удобной Хиршлевой постели. Временами он испытывал приступы беспокойства, будто чего-то ждал. Чего? Он и сам не мог понять. Но, видно, на что-то надеялся, на какую-то перемену или новость.

Ему казалось, что подобное состояние он уже испытал некогда. Временами в его памяти вставало что-то пережитое, уже происходившее с ним и рождались удивительно категоричные, навязчивые, граничащие с уверенностью предчувствия.

«Все ясно, просто пробил мой час. Они решили меня брать. Такие вещи всегда чувствуются: точно так же ведь было и раньше».

И хотя все вокруг вроде бы спокойно, хотя ниоткуда не грозила явная опасность, Таньский почти примирился с мыслью о неизбежном провале. Со вчерашнего дня примирился. Он вообще верил в предчувствия, немножко верил и в сны. Иногда ему снились удивительные, необыкновенные сны, которые не могли не иметь определенного смысла.

Теперь, когда на углу Ордынатской он так неожиданно наскочил на знакомого шпика, ему стало как-то не по себе. Впору допустить, будто существует некая таинственная сила, будто кто-то всем заправляет и куда захочет, туда человека и поведет. Ничто не происходит без смысла, все имеет свое значение, даже если не искать ответа в разных египетских сонниках.

«Значит, суждено мне было встретиться еще раз с этим паразитом и, кто знает, не пришлось бы из-за него-то и влипнуть. Только не сразу, разумеется, не сейчас».

И, однако же, хотя он и чувствовал себя пока что в безопасности, но во весь дух несся по Тамке до самого низа, даже не оглядываясь. Он избавился уже от досады на это непредвиденное завершение дня и примирился с утратой убежища и отдыха у Хиршля. Некоторое время его занимали любопытные мысли о том, а стоит ли вообще сопротивляться? Не сегодня, так завтра. Или послезавтра. Какая разница?

Оказавшись внизу, он внезапно остановился в мрачном изломе улицы и внимательно посмотрел сквозь пенсне на город. Вверх бежала вереница желтых фонарей, а низом в полумраке тянулась улица. Тишина стояла кругом мертвая. Но он долго стоял и ждал, может, минут пять. Ни намека на что-нибудь подозрительное. Тогда он двинулся к Висле, а подойдя к Доброй, неожиданно свернул в сторону, в совершенно темный переулок, остановился и стал ждать. Через минуту послышался топот бегущего человека, но в то же мгновение все стихло, и на углу в неверном свете, падающем от далекого фонаря, появился невысокий сгорбленный человек. Он шел медленно, будто в раздумье. Даже не глянув в переулок, он прошагал мимо и исчез за углом. Таньский удивился. Ведь сейчас было такое время, когда неожиданно для всех, неожиданно даже для самих руководителей движения, оказалось, что идеи социализма действительно находят в народе понимание и отклик, и что в Варшаве тысячи безымянных добровольцев готовы к борьбе за социализм, как за свое собственное дело, и что оно идет, набирает силу, не очень-то оглядываясь на программы и не ожидая директив. Так вот, в данный момент шпики не должны бы соваться по ночам в глухие, ненадежные места, где их могли избить немилосердно. Таньский подождал еще. Через несколько минут бесшумно появился второй шпик, прошел мимо и исчез. Сверху, от города, тарахтела пролетка.

«Кто знает, — размышлял Таньский, — может быть, они действительно решили брать меня сейчас? Не терпится этой сволочи. Впрочем, что ж тут удивительного? Выходит только, что он уже очухался после встречи с Крэмпачом».

Внезапно ход его мыслей прервался. Из-за угла возникла высокая, здоровенная фигура, сделала несколько шагов и остановилась на самой середине улицы.

Таньский в то же мгновение начал осторожно отступать в глубь переулка: он шел боком, не теряя из виду шпика, стараясь двигаться без шума. Дело начало проясняться: те, первые, сейчас, конечно, заходят со стороны единственного выхода из переулка, от реки, вот-вот они там будут. Значит, шпики немного знакомы с этими местами («только я знаю их лучше»), — и с обостренным вниманием, но еще без того внезапного прилива энергии, которая, как волна, поднимала его в минуты нешуточной опасности, Таньский углублялся в совершенно черную пустоту.

Пролетка тарахтела все ближе.

Так и так надо торопиться. Переулок этот, некий эскиз будущей улицы, был безымянный. Стояло здесь всего несколько жалких халуп подозрительного вида, но по обеим сторонам тянулись высокие заборы, за которыми раскинулись дровяные склады, склады строительных материалов. Днем тут, должно быть, изрядное движение, изъезженная дорога была вся в выбоинах. А сейчас замерло все, словно накануне светопреставления.

Скоро Таньский замедлил шаги и с превеликими осторожностями начал продвигаться вперед, перебирая руками по забору. Неожиданно его вытянутая рука попала в пустоту.