Джордж Джиссинг - Мученики пера

— Ничего. Я обращался въ журналы, но безуспѣшно.

— Что-же вы пишете?

— Преимущественно критическія и библіографическія статьи.

— Понятно, что вамъ не удается пристраивать ихъ. Этого рода статьи принимаются или отъ извѣстныхъ писателей, или отъ постоянныхъ, не подписывающихся сотрудниковъ. О чемъ-же вы, напримѣръ, писали?

— Въ послѣднее время, я писалъ о Тибуллѣ.

— О, Богъ мой, Богъ мой! Простите, м-ръ Рирдонъ, но я не въ силахъ подавить моихъ чувствъ. Эти имена внушаютъ мнѣ ужасъ отъ самой школьной скамьи. Я далекъ отъ того, чтобы обезкураживать васъ, если у васъ есть призваніе къ серьезной критикѣ, но считаю нелишнимъ предупредить васъ, что этого рода произведенія оплачиваются плохо, и спросъ на нихъ невеликъ. Не случалось-ли вамъ пробовать себя въ беллетристикѣ?

Онъ сіялъ, произнося это слово: для него оно означало тысячу фунтовъ въ годъ, или около того.

— Сомнѣваюсь, чтобы я обладалъ этимъ талантомъ.

Романистъ могъ только дать ему просимую рекомендацію и пожелать всякаго успѣха. Рирдонъ вернулся домой какъ въ чаду. Этотъ визитъ далъ ему понятіе о томъ, что значитъ литературный успѣхъ. Роскошный кабинетъ съ полками изящно переплетенныхъ книгъ; прелестныя картины, теплый, ароматный воздухъ. Боже мой, чего не сдѣлаешь въ такой обстановкѣ!

Онъ началъ посѣщать читальню Британскаго музея, но въ то-же время его занимала мысль, поданная романистомъ. Вскорѣ онъ написалъ двѣ или три небольшія повѣсти. Ихъ никуда не приняли, но онъ продолжалъ практиковаться въ беллетристикѣ и пришелъ постепенно къ заключенію, что можетъ быть, онъ и не лишенъ беллетристическаго таланта. Слѣдуетъ однако замѣтить, что непосредственнаго влеченія къ этому роду литературы у него не было. По складу ума, онъ былъ ученый. Повѣсти его были незрѣлыми психологическими попытками, послѣднею вещью, которую могъ-бы принять журналъ отъ безвѣстнаго писателя. А между тѣмъ, деньги уходили и въ слѣдующую зиму онъ сильно терпѣлъ отъ холода и голода. Какимъ отраднымъ убѣжищемъ была для него тогда читальня Британскаго музея! Онъ отогрѣвался тамъ отъ своего продуваемаго вѣтромъ чердака, который отапливался болѣе для вида, чѣмъ для тепла. Настоящей квартирой его была читальня. Особенная атмосфера ея, отъ которой вначалѣ у него болѣла голова, стала потомъ пріятна ему. Однако нельзя было ждать, пока выйдутъ всѣ деньги; нужно было придумать какую-нибудь практичную мѣру, чтобы добыть средства къ жизни; но практичность была не въ характерѣ Рирдона.

Знакомыхъ у него въ Лондонѣ не было; инстинкты его были отнюдь не демократическіе; онъ не могъ знакомиться съ людьми ниже его по развитію. Одиночество развило въ немъ крайнюю щекотливость; отсутствіе опредѣленнаго занятія поощряло его природную наклонность къ мечтательности, къ откладыванью работы и къ надеждѣ на какія-то невѣроятныя случайности. Онъ жилъ пустынникомъ среди милліоновъ людей и со страхомъ предвидѣлъ необходимость борьбы изъ-за куска хлѣба.

Единственнымъ человѣкомъ, съ которымъ онъ переписывался, былъ его дѣдъ со стороны матери, бывшій суконный фабрикантъ, ликвидировавшій свои дѣла и мирно жившій вдвоемъ съ незамужнею дочерью. Эдвинъ всегда былъ его любимцемъ, хотя въ послѣднія восемь лѣтъ они видѣлись не болѣе двухъ разъ. Но въ этой перепискѣ онъ никогда не упоминалъ о своей нуждѣ.

Онъ началъ бѣгать по газетнымъ вызовамъ, но гардеробъ его позволялъ ему откликаться лишь на самыя скромныя предложенія. Раза два его такъ приняли, что голодная смерть показалась ему легче повторенія подобныхъ щелчковъ. Онъ заперся на своемъ чердакѣ, полный ненависти ко всему міру.

Онъ продалъ свою небольшую коллекцію книгъ, разумѣется, получивъ за нее бездѣлицу. Проживъ и это, пришлось-бы продавать свое платье, но тутъ явилась неожиданная помощь.

Однажды онъ прочелъ въ газетѣ, что секретарю одной больницы, въ сѣверной части Лондона, нуженъ писецъ. Желающаго принять эту должность просили откликнуться письменно. Рирдонъ такъ и сдѣлалъ, и дня черезъ два, къ своему великому удивленію, получилъ приглашеніе явиться къ секретарю. Въ назначенный часъ онъ въ волненіи отправился къ нему и увидѣлъ молодого человѣка, который видимо былъ въ очень веселомъ настроеніи духа.

— Посмотрите! сказалъ онъ Рирдону: — это все отвѣты на мое объявленіе! Онъ указалъ на груду писемъ и весело засмѣялся. — Вы понимаете, что всего этого не прочесть, и я счелъ за лучшее вынуть одно наугадъ. Вышло ваше, и я пригласилъ васъ. Но дѣло въ томъ, что я могу платить не болѣе одного фунта стерлинговъ въ недѣлю.

— Я буду очень радъ такимъ условіямъ, отвѣтилъ Рирдонъ, обливаясь потомъ.

Писецъ былъ подряжонъ. Онъ едва имѣлъ силы дойти до дому, тутъ только сознавъ крайнее физическое истощеніе, до котораго довелъ его голодъ. Въ первую недѣлю онъ былъ очень боленъ, но это не мѣшало ему исполнять свои обязанности, которыя оказались нетрудными.

Три года оставался онъ на этомъ мѣстѣ, и въ это время произошли важныя для него событія. Оправившись отъ голоданія и пользуясь сравнительнымъ комфортомъ, онъ сильнѣе чѣмъ когда-либо почувствовалъ влеченіе къ писательству. Вечера его были свободны и въ эти досуги онъ написалъ двухъ-томный романъ. Издатель принялъ его на томъ условіи, чтобы авторъ удовольствовался половиной чистой прибыли. Книга вышла и заслужила одобрительные отзывы, но чистой прибыли не принесла. На третій годъ своей службы писцомъ Эдвинъ написалъ романъ въ трехъ томахъ, за который издатель далъ ему двадцать пять фунтовъ, обѣщавъ половину чистой прибыли за вычетомъ сдѣланнаго аванса. Но денежнаго успѣха и этотъ романъ не имѣлъ. Рирдонъ началъ писать третій, когда умеръ его дѣдъ въ Дерби, завѣщавъ ему четыреста фунтовъ стерлинговъ.

Молодой человѣкъ не устоялъ передъ соблазномъ свободы. Онъ могъ прожить пять лѣтъ на свое наслѣдство, а въ пять лѣтъ долженъ былъ окончательно выясниться вопросъ, можетъ-ли онъ существовать своимъ перомъ.

Отношенія его къ секретарю больницы, Картеру, успѣли уже сдѣлаться дружескими. Съ тѣхъ поръ какъ Рирдонъ писалъ романы, веселый мистеръ Картеръ сталъ глядѣть на него съ нѣкотораго рода благоговѣніемъ, и дружба между ними не прервалась послѣ того, какъ писатель отказался отъ своего мѣста.

Картеръ познакомилъ Рирдона съ нѣкоторыми изъ своихъ пріятелей, въ томъ числѣ съ Джономъ Юлемъ, молодымъ человѣкомъ, служившимъ въ одномъ изъ министерствъ. Пора одиночества миновала для Рирдона; таившаяся въ немъ сила начала развиваться.

Два написанные имъ романа были не такого сорта, чтобы снискать ему популярность. Интересъ ихъ былъ чисто психологическій. Ясно было, что авторъ не обладаетъ искусствомъ построенія романа и отъ него нечего ждать сценъ, выхваченныхъ изъ дѣйствительности; онъ не могъ нравиться толпѣ. Но у него были яркіе характеры, была глубина мысли съ утонченнымъ вкусомъ, и читатели оцѣнили его. Рирдонъ былъ однимъ изъ тѣхъ людей, способности которыхъ развиваются только при счастливыхъ условіяхъ жизни. Среди заботъ и отвѣтственности, источникъ его производительности долженъ былъ неминуемо изсякнуть. О большой плодовитости не могло быть и рѣчи въ этомъ случаѣ. Одна книга въ два-три года еще могла быть выдержана этимъ нѣжнымъ умственнымъ организмомъ, но болѣе значительное напряженіе должно было повести къ ущербу въ качествѣ его труда. Онъ самъ смутно сознавалъ это, и получивъ наслѣдство, отложилъ почти на годъ продолженіе начатаго романа. Чтобы дать отдыхъ уму, онъ написалъ въ это время нѣсколько этюдовъ, гораздо болѣе зрѣлыхъ, чѣмъ его первыя попытки въ этомъ родѣ, и два изъ нихъ появились въ журналахъ.