Джордж Джиссинг - Мученики пера

— Я только-что пріѣхалъ изъ Лондона, перебилъ Рирдонъ.

— Та-та-та! Сію минуту въ постель, любезный сэръ! У васъ воспаленіе и...

— Но я не могу лечь въ этомъ домѣ; здѣсь нѣтъ мѣста. Я долженъ идти въ ближнюю гостинницу.

— Такъ дайте я васъ подвезу. Меня дожидается экипажъ.

— Я васъ попрошу только объ одномъ: не говорить моей женѣ, что болѣзнь моя серьезна. Дайте ей оправиться отъ тревоги за ребенка.

— Для васъ понадобится сидѣлка... Большое несчастіе, что вамъ приходится лечь въ гостинницѣ.

— Что дѣлать! Если нужна сидѣлка, такъ ее пригласятъ.

Рирдонъ испытывалъ какое-то несвойственное ему сознаніе, что все нужное будетъ сдѣлано и оплачено; это было для него огромнымъ облегченіемъ. Для богатыхъ людей болѣзнь не представляется такимъ ужаснымъ несчастіемъ, какъ для бѣдняковъ.

— Разговаривайте какъ можно меньше, внушилъ ему докторъ, когда онъ выходилъ изъ комнаты.

Эми стояла на площадкѣ лѣстницы и тотчасъ сошла навстрѣчу мужу.

— Докторъ велѣлъ мнѣ лечь и отдохнуть; онъ подвезетъ меня къ гостинницѣ. Какъ жаль, что я не могу остаться съ тобою!

— Что онъ нашолъ у тебя? Ты выглядишь хуже, чѣмъ давеча.

— Нашолъ лихорадку. Это не важно. Ступай къ Вилли. Прощай!

Она обвила руками его шею.

— Я приду къ тебѣ завтра, часовъ въ девять утра, если тебѣ нельзя будетъ выходить, сказала она, и дала ему адресъ гостинницы.

Доктора хорошо знали въ этой гостинницѣ. Въ полночь Рирдонъ уже лежалъ въ удобной комнатѣ, съ огромнымъ горчичникомъ на боку. Слуга, сдѣлавъ всѣ необходимыя приготовленія для его удобства, обязался заходить къ нему ночью отъ времени до времени, и докторъ уѣхалъ, обѣщавъ вернуться какъ можно раньше.

Что это за звукъ, мягкій, непрерывный, отдаленный, то болѣе явственный, то сливающійся въ чуть слышный ропотъ?.. А, это приливъ! Это шумитъ божественное море!

Рирдону казалось, что онъ спалъ и вдругъ проснулся; вмѣстѣ съ сознаніемъ, до слуха его донеслась тихая музыка моря. Горѣвшій ночникъ позволялъ различать главные предметы въ комнатѣ, и глаза его разсѣянно бродили по ней. Но чувство спокойствія и мира было прервано страшнымъ припадкомъ кашля, который взволновалъ его и смутилъ его умъ. Въ самомъ дѣлѣ, не опасна-ли его болѣзнь? Онъ попытался поглубже вздохнуть и не могъ. Лежать онъ могъ только на лѣвомъ боку и, повертываясь, истощилъ всѣ свои силы. Въ какой-нибудь часъ или два онъ совсѣмъ разслабъ. Среди хаоса мыслей, наполнявшихъ его голову, мелькалъ смутный страхъ: если у него воспаленіе легкихъ, то вѣдь отъ этой болѣзни можно умереть, и скоро.

Умереть... Нѣтъ, нѣтъ! Не можетъ быть! Умереть, когда его Эми, его милая жена, возвращается къ нему и приноситъ ему все, что можетъ обезпечить ихъ счастіе на долгіе годы! Вѣдь онъ еще молодъ, въ немъ еще долженъ быть большой запасъ жизненныхъ силъ. И онъ хочетъ жить, непремѣнно хочетъ. Онъ страстно жаждетъ счастія...

И чего онъ такъ встревожился? Вотъ онъ опять успокоился, и опять слышитъ музыку волнъ. Никакія массы глупостей и пустоты, парадирующія на этомъ берегу, не могутъ измѣнить вѣчной красоты и вѣчной мелодіи моря. Черезъ день или два онъ будетъ гулять съ Эми по морскому песку, гдѣ-нибудь подальше отъ этого противнаго города. Но Вилли боленъ — онъ и забылъ объ этомъ. Бѣдный малютка! На будущее время онъ сдѣлается дороже его сердцу... Хотя никогда такъ, какъ мать, его единственная любовь, возвращенная ему теперь навсегда.

Онъ опять впалъ въ забытье, изъ котораго его вывело колотье въ боку. Дыханіе стало очень учащеннымъ. Никогда не чувствовалъ онъ себя такъ дурно, никогда! Скоро-ли утро?

Опять его одолѣла дремота, и ему грезится, что онъ въ Патрасѣ, плыветъ на лодкѣ къ пароходу, который долженъ увезти его изъ Греціи. Чудная ночь, хотя конецъ декабря; небо темносинее, густо усѣянное звѣздами. Вокругъ торжественная тишина; слышенъ только равномѣрный плескъ веселъ, да изрѣдка протяжный крикъ на одномъ изъ множества кораблей, стоящихъ въ гавани и мерцающихъ своими огнями. Вода, такая-же темносиняя, какъ и небо, вся усѣяна блестками.

Вотъ онъ стоитъ на палубѣ корабля и всматривается въ окрестность при первыхъ лучахъ зари. Іоническіе острова остались южнѣе. Онъ ищетъ Итаку и сокрушается, что судно прошло мимо нея въ темнотѣ. Но передъ нимъ выступаетъ каменистый мысъ, напоминающій ему, что въ этихъ водахъ происходила битва при Акціумѣ...

Чудная картина скрылась и онъ опять лежитъ больной въ гостинницѣ, дожидаясь тусклаго англійскаго утра.

Въ восемь часовъ пріѣхалъ докторъ. Онъ недолго пробылъ у больного и не позволилъ ему говорить. Рирдону въ особенности хотѣлось узнать что-нибудь о ребенкѣ, но ему отвѣтили, что нужно подождать.

Черезъ часъ пришла Эми. Мужъ ея не могъ приподняться и только взялъ ея руку, пристально глядя ей въ лицо. Глаза ея были заплаканы и лицо носило такое выраженіе, какого онъ еще никогда не видалъ на немъ.

— Что Вилли?

— Ему лучше, былъ отвѣтъ.

Онъ продолжалъ всматриваться въ ея черты.

— Хорошо-ли, что ты оставила его?

— Замолчи! Тебѣ нельзя говорить.

Изъ глазъ ея брызнули слезы, и Рирдонъ понялъ, что ребенокъ умеръ.

— Скажи правду, Эми!

Она опустилась на колѣни возлѣ его постели и прижалась мокрой щекой къ его рукѣ.

— Я пришла ходить за тобою, мужъ мой милый, сказала она, немного погодя, поднявшись на ноги и цѣлуя его въ лобъ. — У меня не осталось никого, кромѣ тебя.

У Рирдона какъ-будто что-то оборвалось въ сердцѣ. На минуту его охватилъ такой ужасъ, что онъ закрылъ глаза и словно потонулъ въ какой-то черной мглѣ. Но послѣднія слова жены запали въ его памяти и постепенно раздули въ его душѣ искру утѣшенія. Бѣдный Вилли былъ первой причиной охлажденія между нимъ и Эми; любовь къ ребенку вытѣснила изъ ея сердца любовь къ мужу. Теперь опять все пойдетъ какъ въ первые дни брака, опять они будутъ всѣмъ другъ для друга.

— Зачѣмъ ты пріѣхалъ сюда такой больной? сказала она. — Отчего не далъ мнѣ знать?

Онъ улыбнулся и поцѣловалъ ея руку.

— И ты скрылъ отъ меня вчера правду, жалѣя меня...

Она сдерживала слезы, зная, что ему вредно волноваться. Идя къ нему, она намѣревалась скрыть смерть ребенка, но нервы ея не выдержали. Она даже не могла долго оставаться у постели больного; эта безсонная ночь, закончившаяся внезапной агоніей, истощила ея послѣднія силы. Вскорѣ послѣ ея ухода явилась опытная сестра милосердія, получившая отъ доктора всѣ нужныя инструкціи для этого, какъ онъ сказалъ ей, очень серьезнаго случая.

Къ вечеру серьезность его не уменьшилась. Больной пересталъ кашлять и безпокойно двигаться, но впалъ въ летаргію. Позже у него начался бредъ, но онъ говорилъ такъ тихо, что словъ нельзя было разобрать. Эми вернулась къ нему часа въ четыре и оставалась до поздней ночи; но, истощенная физически, она могла только сидѣть возлѣ него и тихо плакать. Она телеграфировала матери и ждала ея пріѣзда къ похоронамъ ребенка.