Дэвид Марксон - Любовница Витгенштейна

Хотя, возможно, кеч был пришвартован в каком-нибудь укрытии и начал плыть по течению лишь совсем недавно.

Прямо как такси, которое покатилось не раньше, чем в то самое утро, когда я зашла в книжный магазин и прочла биографию Брамса.

Между прочим, заходя в книжный магазин, я и близко не имела в виду ничего похожего на биографию Брамса. Все, что я сделала, это взяла первую попавшуюся мне на глаза книгу, которая лежала на прилавке.

И которая на самом деле была вовсе не биографией Брамса, а историей музыки. Для детей.

Но которая была открыта на главе о Брамсе.

Книга была напечатана чрезвычайно крупным шрифтом. Вдобавок глава о Брамсе не могла быть длиннее шести страниц.

Несомненно, в ней также не было бы ничего про танцовщиц.

Тем не менее, если бы я не решила прочесть эту главу, то, конечно, была бы в другом месте в тот момент, когда такси скатилось по склону.

Но нет, я стояла там, вынужденная думать: боже мой! вот едет машина, а секунду спустя, ах, ну конечно, это не машина.

Думая последнее, я имела в виду только то, что это был не автомобиль, которым кто-то управлял, естественно.

Само собой, такси никогда не найдешь, когда оно тебе нужно.

Но опять же, все это случилось во время всех этих поисков, как бы то ни было.

Не говоря уже обо всей этой тревоге.

Хотя вообще-то я заметила такси как раз сегодня, у яхтенного причала.

Однако это конкретное такси стоит на одном и том же месте с тех пор, как я пришла на этот пляж.

Да оно и не уедет никуда, ведь все его четыре шины спущены.

Вдобавок его колеса утопают в глубоком песке.

Шины на пикапе в порядке. Хотя, естественно, их я проверяю.

В любом случае, под сиденьем есть насос.

Впрочем, подозреваю, что я уже какое-то время пренебрегаю тем, чтобы подзарядить аккумулятор.

Я только что вышла из пикапа.

На самом деле куда я шла, так это к источнику, рядом с которым стоит пикап. Я шла за кувшином, под которым я имею в виду банку.

Прежде чем вернуться с ним, я опустошила его и наполнила снова, так как вода уже нагрелась на солнце.

Вода в самом источнике, однако, всегда прохладная.

А еще я принесла сирень.

Джоан Баэз — вот, наверное, кому я хотела бы сообщить, что теперь можно встать на колени и напиться из Луары, или из По, или из Миссисипи.

Зимой, когда приходят снега, а деревья вычерчивают свои странные иероглифы на белом фоне, единственной другой линией порой оказывается мой путь к источнику.

Ну, и в обратном направлении тоже — линия тропы, которой я хожу через дюны к пляжу.

Хотя я совершенно забываю о третьем пути, сразу за дюнами, который тоже бывает видно в такие времена.

Этот третий путь — путь к дому, который я демонтирую.

Возможно, я не упоминала о том, что я демонтирую дом.

Я демонтирую дом.

Это утомительная работа, но необходимая.

С другой стороны, я не делаю из нее крупного проекта. В сущности, я отношусь к ней примерно так же, как я отношусь к вопросу приносимого морем леса.

Может быть, я не упоминала, как я отношусь к вопросу приносимого морем леса.

Все, в общем, очень просто: время от времени я прохожу мимо дома, и какая-нибудь доска попадается мне на глаза, я ее отдираю и отношу домой.

При условии, что я уже не несу достаточное количество хвороста, естественно.

На самом деле здесь было достаточно дров для моей первой зимы.

Ну, почти достаточно. Позже я сожгла некоторые предметы мебели.

Так получилось, что все они были из комнат, которыми я больше не пользуюсь и двери которых закрыты.

Если подумать, очень даже возможно, что именно поэтому я начала закрывать те двери, хотя я не могу взять в толк, почему не замечала этой связи раньше.

В любом случае, дом, который я демонтирую, не содержит почти никакой мебели вообще. Более того, он и построен-то весьма безразлично.

Единственный инструмент, который мне понадобился для такой работы, это лом, который я взяла под тем же сиденьем пикапа.

Ну, есть еще пила, на которую я наткнулась в самом доме.

Впрочем, я не считаю пилу инструментом для демонтажа. Скорее я считаю ее инструментом для превращения демонтированных пиломатериалов в дрова.

После того, как они были демонтированы.

Хотя, возможно, это различие не более чем семантическое.

Как бы то ни было, я понятия не имею, отчего дом построили с таким безразличием.

Можно только предположить, что он был построен, скажем, для сдачи в аренду, ведь такое не редко имеет место в случае домов на пляже.

Мир есть все то, что имеет место.

Кстати, я не представляю, что подразумевалось в этом предложении, которое только что напечатала.

По какой-то причине, однако, оно, кажется, вертелось в моей голове весь день, хотя я совершенно не представляю себе, откуда оно взялось.

Такие вещи случаются. Однажды утром, не так давно, я не могла перестать думать о слове «бриколаж», которое, я полагаю, является французским, хотя я совсем не говорю по-французски.

Ну, может быть, я вовсе и не думала о нем, в обычном понимании слова «думать».

Тем не менее когда я прогуливалась по пляжу или собирала ракушки, что я иногда делаю, я мысленно произнесла слово «бриколаж», наверное, раз сто.

В конце концов я перестала его произносить. Поэтому сегодня вместо него я говорю, что мир есть все то, что имеет место.

Ох, ну ладно.

Между тем я также задаюсь вопросом, можно ли чтение шести страниц из истории музыки, написанной для детей и напечатанной чрезвычайно большим шрифтом, действительно считать чтением биографии Брамса?

Или же при этом я прочла и несколько страниц из более серьезной биографии Брамса, например о танцовщицах, когда поджигала те страницы, пытаясь воспроизвести чайку?

Не зная, что в доме есть вторая копия той же самой книги, со всеми страницами?

Без сомнения, это несущественные беспокойства. Однако несущественные беспокойства, как известно, время от времени становятся основополагающим настроением существования, как можно предположить.

Мир есть все то, что имеет место.

Хмм.

Но я только что провела еще одну связь, о которой никогда прежде не задумывалась.

Станет ли дом, который я демонтирую, вторым домом на этом пляже, который я сожгу дотла?

Даже принимая во внимание, что я сжигаю тот дом доска за доской и что пройдет немало времени, прежде чем я разберу его полностью и смогу считать его сожженным дотла, все равно тот факт, что я делаю именно это, кажется бесспорным.

Однажды тот дом тоже будет выглядеть так, будто до него добрался Роберт Раушенберг.

Вот дом, который я разобрала доска за доской и стерла до основания, буду думать я, проходя мимо.

Несомненно, к тому времени я уже буду стирать другой дом.

Между прочим, естественно, что я не учитывала такие вещи, как каменные дымоходы, когда говорила о домах, которые все еще остаются домами, даже хотя они уже ими не являются.