Дэвид Марксон - Любовница Витгенштейна

Пожалуй, я только сейчас заметила это. Или что-то очень похожее.

Возможно, мне следует оставить эту тему.

На самом деле все, о чем я думала в связи с Ахиллесом, была его пятка.

Хотя сама я не страдаю какой-либо хромотой, даже если иногда я, возможно, производила такое впечатление.

А между тем сейчас я также задумалась и о самой липкой ленте, ведь я никак не могу вспомнить, чтобы наклеивала ее.

Несомненно, однако, что я это сделала, ведь я вполне отчетливо помню, когда разбилось окно.

О боже, ветер разбил одно из окон в одной из комнат на первом этаже. Я даже помню свою мысль тогда.

Это, должно быть, случилось сразу после того, как я услышала звон стекла, естественно.

И в ветреную ночь.

Однако хоть убейте, я не вспомню, как заклеивала окно.

Более того, я почти уверена, что в этом доме никогда не было клейкой пленки.

Последний раз, насколько помню, я видела какую-либо пленку в тот день, когда съехала на фургоне «фольксваген», полном медикаментов для оказания первой помощи, в Средиземное море.

Между прочим, в фургоне был пленочный магнитофон, хотя это, конечно, никоим образом не связано с той пленкой, о которой я говорю.

Магнитофон в фургоне играл «Времена года» Вивальди.

Даже после того, как я вскарабкалась обратно на набережную, магнитофон продолжал играть. В моей перевернутой вверх тормашками машине, наполнявшейся морской водой.

Кстати говоря, играл он «Троянцев» Берлиоза.

Это меня особенно заинтересовало, надо сказать, ведь незадолго до того я побывала в Гиссарлыке. Некоторое время я сидела на набережной и слушала.

Хотя, честно говоря, после Гиссарлыка я уже успела побывать в Риме.

И в Римини, и в Перудже, и в Венеции.

Так что, возможно, магнитофон играл нечто совсем другое.

Как ни стараюсь, не могу вспомнить, зачем я пыталась затащить тот чудовищный холст вверх по лестнице.

Пусть даже этот вопрос достаточно скоро стал несущественен, учитывая то, как именно я не затащила его наверх.

И что из сказанного мной навело меня теперь на мысль о матери Брамса?

На этот раз я могу сделать обоснованное предположение, ведь бедная женщина была хромой.

Ни за что в жизни я бы не поверила, что биография Брамса была той самой книгой, которую я прочла в этом доме.

Очевидно, однако, что не каждый вопрос попадает в категорию вопросов, которые вроде бы остаются без ответа.

Но сейчас меня особенно удивляет то, что я потрудилась прочесть книгу, столь сильно испорченную и напечатанную на такой дешевой бумаге.

Множество книг в этом доме находятся в значительно лучшем состоянии, хотя все они поражены сыростью.

Такие, как атлас, например. Впрочем, у атласа было преимущество — он лежал горизонтально, как правило, а не стоял в наклон.

На самом деле не прошло и пары дней, как я вернула его в то самое положение, после того как решила вспомнить, где находятся Литиц, штат Пенсильвания, и Итака, штат Нью-Йорк.

Между прочим, у книги о бейсболе зеленая обложка, что, пожалуй, уместно.

С другой стороны, в этом доме нет, похоже, ни одной книги об искусстве.

Я заметила это не по личным соображениям. Скорее я нахожу это необычным просто потому, что когда-то здесь, кажется, жила другая художница.

Впрочем, другая художница могла быть всего лишь гостьей. В этом случае картина, изображающая дом, вполне могла быть написана в качестве своего рода подарка за ее пребывание здесь.

Хотя, предполагая такое, я, конечно, забываю о других картинах в некоторых из здешних комнат, в которые я не вхожу и двери которых закрыты.

Возможно также, что те, другие картины написаны той же самой художницей.

На самом деле я уверена, что так и оно есть, хотя я и не видела ни одну из них с тех пор, как закрыла двери, то есть уже довольно давно.

Единственная из закрытых дверей, которую я пока еще открываю, ведет в ту комнату, где хранятся атлас и биография Брамса, да и то лишь в последнее время.

Однако едва ли это слишком смелое предположение — допустить, что все три картины на стенах одного и того же дома написаны одной художницей.

Тем более что на всех трех картинах изображены дома на пляже или около него, как я сейчас помню.

Хотя, естественно, у меня имеются и более проверенные способы это установить, если возникнет такая необходимость.

В любом случае сейчас мне пришло в голову, что художница точно не была гостьей в этом доме, а скорее жила поблизости. Так проще объяснить, почему три ее картины хранятся в доме, где непомерное количество книг, но ни одной книги об искусстве.

Будучи хорошо знакомы с сюжетами картин, люди, жившие в этом доме, наверняка с радостью выставляли их напоказ.

Вопросы эстетического понимания тут вообще не должны были возникать.

Если уж на то пошло, то, возможно, во всех домах на этом берегу или во многих из них есть и другие работы той же художницы.

Быть может, даже в том самом доме, который я спалила дотла, имелись такие, хотя сейчас, очевидно, их бы там не оказалось, ведь это больше не дом.

Ну, то есть это все еще дом.

Даже если от него не так много осталось, я до сих пор склонна думать о нем как о доме, проходя мимо него во время прогулок.

Вон там дом, который я спалила дотла, может думаться мне. Или: скоро я буду подходить к дому, который я спалила дотла.

Ни одна из трех картин в этом доме не подписана, между прочим.

Вообще-то не помню, чтобы я смотрела, но уверена, что посмотреть — как раз то, что я вполне могла сделать.

Даже в музеях это как раз то, что я часто делаю.

Я делаю это даже с картинами, которые мне знакомы много лет.

Я вряд ли делаю это с целью найти какую-либо ошибку в атрибуции картины.

На самом деле я понятия не имею, почему я это делаю.

Модильяни часто подписывал работы других художников.

Это делалось для того, чтобы они могли продать свои картины, которые иначе остались бы непроданными.

Несомненно, мне не следовало говорить «часто». Несомненно, Модильяни делал это лишь несколько раз.

Тем не менее это было любезно со стороны Модильяни, так как некоторые из его друзей питались не очень хорошо.

В действительности Модильяни и сам часто плохо питался, правда в основном из-за того, что предпочитал пить.

Однажды, в галерее Боргезе, в Риме, я расписалась на зеркале.

Я сделала это в одной из женских уборных, помадой.

Подписывала я образ самой себя, естественно.

Однако если бы это видел кто-нибудь еще, то моя подпись располагалась бы под изображением другого человека.

Разумеется, я бы его не подписала, если бы на него смотрел кто-нибудь еще.

Хотя на самом деле я подписалась именем Джотто.

Кстати, в этом доме только одно зеркало.

То, что отражает это зеркало, — тоже образ меня самой, конечно же.