Дэвид Марксон - Любовница Витгенштейна

На самом деле у Карела Фабрициуса, возможно, был свой ученик по имени Ян Вермеер, но никто не подтвердил этого наверняка.

Однако Карел Фабрициус умер в Делфте, что и дало повод для подобных измышлений.

Полагаю, что где-то выше я уже упоминала о связи самого Вермеера с Делфтом.

Но, как я также отмечала, должно было бы пройти почти двести лет, прежде чем кто-нибудь заинтересовался Вермеером настолько сильно, чтобы начать разбираться в подобных вопросах, и, таким образом, многое уже было бы утеряно.

Ну, я уже не раз говорила, как легко это может произойти.

Однако есть действительно хорошо известный факт, что Вермеер был еще одним живописцем, который разорился.

Хотя вообще-то разорилась его жена, вскоре после смерти Вермеера.

По правде говоря, она задолжала значительную сумму местному пекарю.

Этот пекарь, конечно, тоже жил в Делфте, поэтому следует предположить, что это не тот пекарь, который сам когда-то был учеником Рембрандта.

Хотя, с другой стороны, это, возможно, не такое уж бесспорное предположение.

Учитывая то, что Карел Фабрициус незадолго до этого переехал из одного города в другой, кто возьмется утверждать, что его бывший однокашник тоже не мог так поступить?

Вдобавок две картины Вермеера даже были переданы тому самому пекарю в качестве своего рода залога.

Разумеется, обычный пекарь не сильно бы обрадовался такому раскладу, особенно в случае с клиентом, который за всю свою жтизнь не продал ни одной картины.

Если только, конечно, пекарь сам не был кем-то, кто что-то понимал в искусстве.

Или, во всяком случае, понимал достаточно, чтобы обратиться за советом к кому-то, кто все еще занимался живописью.

Скажи мне, Фабрициус, что мне делать с твоим учеником, который продолжает покупать выпечку для своих одиннадцати детей? Как долго мне ждать, пока какая-нибудь из этих картин вырастет в цене?

К сожалению, нет никаких свидетельств об ответе Карела Фабрициуса.

Как вообще-то нет таковых и насчет связей между Рембрандтом и Спинозой, что я, кстати, не собиралась оставлять без упоминания.

Даже если между Рембрандтом и Спинозой не было никаких связей.

Единственная связь между Рембрандтом и Спинозой заключалась в том, что оба они были связаны с Амстердамом.

Хотя, с другой стороны, Рембрандт, возможно, написал портрет Спинозы.

В любом случае, люди часто делали так называемое обоснованное предположение о том, что он написал такой портрет.

Естественно, большинство моделей на портретах Рембрандта неизвестны.

Таким образом, все, что эти люди делали, так это предполагали, что одним из них вполне мог оказаться Спиноза.

В конце концов, это еще один из тех вопросов в истории искусства, который навсегда останется без ответа.

С другой стороны, можно, пожалуй, с уверенностью предположить, что Рембрандт и Спиноза наверняка хотя бы проходили мимо друг друга на улице, время от времени.

Или даже довольно часто сталкивались друг с другом, пускай всего лишь в какой-нибудь лавке.

И, конечно же, через некоторое время они бы обменялись любезностями.

Доброе утро, Рембрандт. Доброе утро и вам, Спиноза.

Мне было очень жаль слышать о вашем банкротстве, Рембрандт. Мне было очень жаль слышать о вашем отлучении, Спиноза.

Хорошего вам дня, Рембрандт. И вам того же, Спиноза.

Кстати, все это было бы сказано на голландском языке.

Я упоминаю об этом просто потому, что, как известно, Рембрандт не говорил ни на каком другом языке, кроме голландского.

Даже хотя Спиноза, возможно, предпочитал латынь. Или еврейский.

Если подумать, то Виллем де Кунинг, возможно, тоже говорил в тот день с моим котом на голландском.

Хотя вообще-то что я сейчас вспомнила о моем коте, так это то, что он забирался и на другие колени, а не только к де Кунингу.

Более того, однажды он забрался на колени Уильяма Гэддиса в тот раз, когда Люсьен привел Уильяма Гэддиса в мой лофт.

По-моему, был случай, когда Люсьен привел Уильяма Гэддиса в мой лофт.

Так или иначе, я почти уверена, что однажды он привел кого-то, кто напомнил мне о Таддео Гадди.

Таддео Гадди едва ли является такой личностью, о которой часто думаешь, ведь он был относительно малоизвестным живописцем.

О Кареле Фабрициусе, например, думаешь гораздо чаще, чем о Таддео Гадди.

Даже хотя и о том и о другом задумываешься редко.

Не считая, пожалуй, такого момента, когда слегка портишь картину первого из них в Национальной галерее.

Которая, кстати, была делфтским пейзажем.

Ну, конечно, слава сама по себе в любом случае относительна.

Художник по имени Торриджано когда-то был гораздо более знаменитым, чем многие другие художники, по той простой причине, что сломал нос самому Микеланджело.

Ну, или спросите Вермеера.

И, честно говоря, Уильям Гэддис был не так чтобы чрезвычайно знаменит, хотя и написал роман под названием «Признания», о котором хорошо отзывалась масса людей.

Несомненно, я бы сама о нем говорила хорошо, если бы прочла, ведь это роман о человеке, который носил будильник на шее.

Хотя что я сейчас пытаюсь вспомнить, так это спрашивала ли я Уильяма Гэддиса о том, известно ли ему о художнике по имени Таддео Гадди.

Как я предположила, естественно, многие люди никогда не слышали о нем.

Впрочем, если бы человека звали Уильямом Гэддисом, он бы, несомненно, прожил жизнь, осознавая это.

На самом деле люди, наверное, годами доводили Уильяма Гэддиса до умопомрачения, спрашивая его, знает ли он о художнике по имени Таддео Гадди.

Возможно, я была достаточно благоразумна, чтобы не спросить его об этом.

Более того, я надеюсь, что не спросила его даже, известно ли ему, что Таддео Гадди был учеником Джотто.

Ну, разумеется, я бы не спросила его, ведь я даже не подозревала, что помнила об этом, пока не начала печатать это предложение.

И, в любом случае, возможно, что кот все-таки не залезал на колени к Уильяму Гэддису.

Чем больше я об этом думаю, тем больше, как мне кажется, вспоминаю, что Рембрандт редко оказывался рядом с незнакомцами.

Пусть даже он и Уильям Гэддис временами, конечно, оставались равноудаленными друг от друга.

Ну, как и всякий другой кот и всякий другой человек.

Или даже как кот, которого я видела в Колизее, и каждая из тех банок с кормом, которые я там расставила, тоже.

Даже если банок там было практически столько же, сколько римлян смотрело на казни христиан.

Кстати говоря, каждый христианин и каждый лев всегда оставались бы равноудаленными друг от друга.

За исключением тех случаев, когда львы съедали христиан, естественно.

Хотя теперь я могу придумать еще одно исключение из этого правила.

Я сама и тот кот, что сейчас скребет за моим разбитым окном, могут, как правило, также считаться равноудаленными друг от друга.