Джованни Верга - Семья Малаволья

— Ей тут на мягком лучше, чем на охапке свежего сена, — говорил, становившийся под веселую руку болтливым, ’Нтони, тогда как Рокко, полный, как боченок, молчал, привалившись спиной к стене.

Дядюшка Санторо между тем ощупью снял фонарь и закрывал дверь.

— Теперь уходите, я спать хочу! — сказала Святоша.

— А я так ни капельки спать не хочу. Мне массаро Филиппо дает спать по ночам.

— Мне дела нет, дает ли он вам спать; но я не хочу, чтобы меня оштрафовали из-за вас, если увидят, что в такой час у меня открыта дверь.

— Кто это вас оштрафует? Не сыщик ли этот, дон Микеле! Пусть он только придет, я ему покажу штраф! — скажите ему, что тут ’Нтони Малаволья, клянусь кровью мадонны!

Но Святоша взяла его за плечи и выталкивала за дверь.

— Идитe и сами скажите ему; и идите скандалить в другое место. Из-за ваших прекрасных глаз я не хочу объяснений с полицией.

’Нтони, выброшенный таким образом на улицу, в грязь и под ливший что было силы дождь, выхватил здоровенный нож и самыми страшными клятвами божился, что зарежет их всех, и ее и дона Микеле. Чингьялента, который один из всех не потерял еще способности соображать, тащил его за куртку и говорил ему;

— Брось это на нынешний вечер! Разве не знаешь, что еще нам придется делать?

Тут, во мраке, сыну Совы пришло неудержимое желание расплакаться.

— Он пьян! — заметил Рокко Спату, стоя под водосточным желобом. — Давай его сюда, ему это будет полезно.

’Нтони, немного успокоенный водой, которая лилась на него из желоба, дал куму Чингьялента вести себя; продолжая отдуваться, он шлепал по лужам и клялся, что, если встретит дона Микеле, он даст ему то, что обещал. Вдруг, неожиданно, он действительно нос к носу столкнулся с доном Микеле, который тоже шатался тут, со своим пистолетом на животе и в брюках, заправленных в сапоги. ’Нтони тогда сразу успокоился, и все трое потихоньку удалились по направлению к лавке Пиццуто. Когда подошли к дверям, и дон Микеле был уж достаточно далеко, ’Нтони насильно заставил их остановиться и послушать, что он им скажет.

— Видите, куда пошел дон Микеле? а Святоша-то говорила, что хочет спать! Как же они теперь сделают, если в хлеву сейчас массаро Филиппо?

— А ты оставь в покое дона Микеле, — сказал ему Чингьялента, — тогда и он даст нам заниматься нашими делами.

— Все вы канальи! — сказал ’Нтони, — и боитесь дона Микеле.

— Сегодня ты пьян! Но я тебе покажу, боюсь ли я дона Микеле! Теперь, когда мне пришлось продать своего мула, я не хочу, чтобы кто-нибудь шатался и подглядывал, как я зарабатываю свой хлеб. Собачья кровь!

И, укрывшись у стены, они принялись болтать, а шум дождя заглушал их разговор. Вдруг начали вызванивать часы, и все четверо замолчали и стали прислушиваться.

— Войдем к куму Пиццуто, — сказал Чингьялента. — Он волен держать дверь открытой, сколько хочет, и без фонарей снаружи.

— Так темно, что ничего не видно, — заметил сын Совы.

— В такую погоду нужно выпить чего-нибудь, — ответил Рокко Спату, — не то на скалах мы нос разобьем,

Чингьялента принялся ворчать:

— Точно мы забавляться идем! Я скажу мастеру Ванни, чтобы дал нам воды с лимоном.

— Не нужно мне воды с лимоном! — вскочил ’Нтони, — вы увидите, что свое дело я обделаю лучше вас всех!

Кум Пиццуто открывать в такой час не хотел и отвечал, что лежит в постели; но, так как они продолжали стучать и грозили, что перебудят все село и заставят стражу прибежать и сунуть нос в их дела, он отозвался и пошел в одних кальсонах открывать.

— С ума вы сошли, что так стучите? — воскликнул он. — Я только что видел, как проходил дон Микеле.

— Да и мы тоже его видели; он сейчас перебирает четки со Святошей.

— А ты знаешь, откуда шел дон Микеле? — спросил его Пиццуто, глядя ему в глаза.

’Нтони пожал плечами, а Ванни, сторонясь, чтобы пропустить их, подмигнул Рокко и Чингьялента.

— Он был у Малаволья, — шепнул он им на ухо. — Я сам видел, как он выходил оттуда.

— Это нам на руку! — ответил Чингьялента, — только надо бы сказать ’Нтони, чтобы он наказал своей сестренке всю ночь удерживать дона Микеле, когда у нас дела...

— Что вам нужно от меня? — заплетающимся языком спросил ’Нтони.

— Ничего, дело не на сегодняшний вечер.

— Если это дело не на сегодняшний вечер, зачем вы меня заставили уйти из трактира? Я весь вымок от дождя, — сказал Рокко Спату.

— Мы с кумом Чингьялента про другое говорим.

И Пиццуто добавил:

— Да, из города приходил один человек и сказал, что товар для сегодняшнего вечера уже прибыл, только трудно будет в такую погоду выгружать его.

— Тем лучше; так никто не увидит, как его будут выгружать.

— Да, но у стражи слух острый; берегитесь, мне показалось, что я видел, как они шатаются здесь и заглядывают в лавку.

Наступила минута молчания, и, чтобы покончить этим, кум Ванни пошел и налил три стакана настойки.

— Плюю я на стражу! — выпив, воскликнул Рокко Спату. — Для них же хуже, если они сунут нос в мои дела; со мной мой карманный нож, от которого нет такого шуму, как от их пистолетов.

— Мы зарабатываем хлеб, как можем, и никому не хотим вреда! — добавил Чингьялента. — Разве человек не волен выгружать товар, где хочет?

— Они бродят, как разбойники, чтобы заставить заплатить им пошлину за каждый носовой платок, который вы хотите вынести на берег, и никто их не обстреливает, — добавил ’Нтони Малаволья. — Знаете, что сказал дон Джаммарья? что воровать у воров не грешно. А первые грабители — это те, которые носят галуны и живьем поедают нас.

— Мы наделаем из них соленых тоннов! — заключил Рокко Спату с сверкающими, как у кота, глазами.

Но при этих словах сын Совы, желтый, как мертвец, поставил рюмку, не прикоснувшись к ней губами.

— Ты уже пьян? — спросил его Чингьялента.

— Нет, — ответил тот, — я не пил.

— Пойдем на улицу, свежий воздух всем будет полезен. Спокойной ночи тем, кто остается!

— Одну минутку, — закричал Пиццуто, положив руку на щеколду двери. — Я не на счет сольди за настойку; я вас даром угостил, как приятелей; но я хочу вам напомнить. Э! Мой дом к вашим услугам, если дело у вас пойдет хорошо. Вы знаете, тут, позади, у меня есть комната, в которую влез бы целый корабль товару, и никто не заглядывает туда, потому что с доном Микеле и его стражей мы живем, как хлеб с сыром, душа в душу. На кума Пьедипапера я не полагаюсь, потому что в прошлый раз он меня надул и унес товар в дом к дону Сильвестро. Дон Сильвестро никогда не удовольствуется тем, что ему дашь на его долю, из-за того, говорит, что он рискует потерять свое место; но со мною вам этого нечего бояться, и вы мне дадите то, что полагается. А что касается до кума Пьедипапера, я никогда не отказывал ему в комиссии, и стаканчиком его угощаю всякий раз, как он сюда приходит, и брею его даром. Но, чорт святой! если раз еще он меня надует, я не буду дураком и про все эти мошенничества расскажу дону Микеле!