Юхан Смуул - Эстонская новелла XIX—XX веков

— Если нет, то нет. Ничего не поделаешь! — Пярнувец по моему примеру тут же собрал мокрые сачки и перекинул их через плечо. Чуточку больше времени понадобилось военному. И мы снова сгрудились, выставив вокруг себя, словно защитный пояс, с дюжину свисающих сачков. Что дальше? — спрашивали глаза рыбаков.

Не говоря ни слова, я направился к старой, развесистой липе, которая росла перед развалинами у поворота дороги. Я видел, что молодуха стояла, прислонившись к стволу липы, оттуда же доносились голоса разговаривающих. Я надеялся застать или по крайней мере увидеть издали этого таинственного Юри, который был явно тем человеком, кто запретил нам ловить раков в Смертном ручье, хотя и непонятно, по какой причине.

Однако до липы нас не сочли нужным допустить. На полдороге, еще на лугу, навстречу нам вышли молодые, оба молчаливые и угрюмые, как это бывает с людьми, которым от кого-то попало. Вместо Юри — если это и был он — мы увидели только белеющее пятно рубахи, которая развевалась над никелированным ободом велосипеда. Отсюда, из тумана, он показался нам коренастым мужиком, который, казалось, изо всех сил нажимал на педали; торопливо удаляясь в темноту, он исчез в направлении того же ельника, куда направлялись и все мы впятером, молчаливые и совершенно удрученные.

Неприятно и даже оскорбительно идти с людьми, которые и не пытаются объяснить, обосновать или извинить свои противоречивые поступки — то ли потому, что не хотят этого, не умеют или, больше того, не смеют. Мы ждали, надеялись хотя бы на малейший намек со стороны зятя, что сделало бы его действия по-человечески более понятными и естественными. Мы уже были взвинчены до взрывоопасного накала. Но никто и слова не обронил.

— Курс — домой? — вяло спросил наконец военный.

— Пожалуй, — неопределенно протянул зять, будто теперь это уже было и не его дело, кто куда пойдет, словно наша дорога и не касалась его.

Выдержка и достоинство у него, казалось, иссякли.

Тем больше пришлось сохранять достоинство нам. В конце концов мы поняли, что бывают моменты, когда слова легко могут оказаться излишними, объяснения или расспросы — самоистязанием. Может, и эти двое молодых, которые, будто охранники, шагали за нами, тоже стонут в душе под грузом того же тяжкого познания? Они шли и шли, однако постепенно стали все дальше отставать, пока в лесу, не доходя можжевельника с надломанной верхушкой, совсем не пропали из виду…

Все обратили внимание на то, что скомканная коробка из-под сигарет исчезла с верхушки можжевельника. Заметили и сразу безмолвно перестроились: военный ушел на десяток шагов вперед, мы с пярнувцем разошлись по обе стороны колеи, на пешеходные тропки, тоже на приличное расстояние друг от друга, чтобы по крайней мере, если уж кто замыслил такое, не быть скошенными одной очередью.

Как позже выяснилось, в напряженные минуты все приготовились к одному и тому же: коли что случится, бежать в разные стороны, рассыпаться по лесу, по болоту, чтобы людям принести хотя бы весточку о происшедшем.:.

Пробираясь вперед, я краем глаза примечал, как редел лес сужался угорок и меж одинокими редкими деревьями по бокам дороги вновь показалось открытое болото, — надежды на то, чтобы спастись, рассеяться, слабели с каждым мгновением… Если с нами что-то хотели сделать, то почему тогда нам позволили выйти на верхнее болото? Куда удобнее было бы в кустах. Или нарочно выманивали на открытое место, чтобы никто не спасся? Видимо, и военный мучился теми же мыслями, потому что он вдруг остановился, бросил сачки на дорогу и с досады громко выпалил:

— Куда мы, черт возьми, премся, вся спина взмокла! Говорят, от смерти никто не убежит… Давайте закурим и подождем молодых.

Это явилось смелым, но очень нужным решением. Чтобы совладать со страхом, пришлось рискнуть. Мы сошлись вместе и закурили. Теперь и я заметил, что весь вспотел, плечо, на котором я нес сачки, ныло. Огляделся, затем опустился на мох у края дороги и с удовольствием передохнул. Здесь же, на обочине пристроились товарищи. Попыхивали дымом — в голос обсуждая вопрос о вредности курения, особенно когда распаришься и не можешь отдышаться. Предосторожность заставила нас умолчать о пережитом волнении. Или это была неловкость? Во всяком случае, в голове у меня промелькнула старая притча о кистерском телке, который бросился наутек за три дня до жужжания овода. С какой стати за нами должны были гоняться? Уж не сами ли мы, переусердствовав, сделали себя излишне важными особами? Но с другой стороны: почему в Смертном ручье для нас не оказалось раков? Может, зять этот — хвастун и плут? Может, он полубандит, который выкинул с горожанами неуместную шутку, поиспытал их нервы и теперь получил за это нагоняй? Или таким образом пытались выяснить наши интересы? Приняли нас за кого-то другого? В самом деле, к чему эти хозяйкины разговоры о войне? Зачем потащили с собой молодуху? Чтобы подшутить, хватило бы и того, если бы нас отвели к Смертному ручью и оставили там одних! Вряд ли мы посмели бы оттуда убраться раньше рассвета, как бы мы ни устали и ни проголодались.

Чтобы дальше идти налегке, мы на ощупь отодрали сачки от палок и очистили от приманок. За этой работой пярнувец шепотом напомнил:

— Эй, вы, раки, что сами в мешок полезли, помните ториского мужика? Так вот это мы сейчас и есть.

— Парень, может, сам ищет связи с лесом. Попробовал выставить горожан как приманку, но раки не ухватились…

— Все возможно. Толком мы ничего не знаем. Можно лишь предположить, что возникло какое-то осложнение. — Военный пытался обобщить наши мысли. — Что такое старухины намеки? Да переживания старой женщины, и ничего другого. Повидала в военные годы… А что в Смертном ручье нет раков, так, может, их там никогда и не было, может, и нацелились не за раками… Может, молодая пара хотела побыть немного наедине и вот организовала нас для дымовой завесы? Откуда мы знаем, что они муж и жена? Может, молодая хотела уйти с ним подальше от родительского ока. В жизни случается всякое. Все возможно, если следить за ходом событий трезво, с холодным разумом…

— А Юри? — Я напомнил загадочный разговор под липой, белеющую рубаху, которая трепыхалась над сиденьем велосипеда и пропала в лесу.

— Да, Юри — это еще, конечно, проблема. Для местной девки все здешние Юри будут своими. Отчасти, может, и родичами. А то, что кто-нибудь из них знает про раков, столь же естественно, как и то, что кто-то другой, возможно, работает где-нибудь за болотом, а третий в лесу играет в бандита… Сомневаюсь, чтобы настоящий бандит разъезжал тут в светлой рубашке. Скорее, снова плод нашей нервной неустойчивости и нашего воображения, чем действительность.