Юхан Смуул - Эстонская новелла XIX—XX веков

— Не знаю, придет ли сегодня Юри? В каком, собственно, месте у него эти раки?

— Придет, — заверила молодуха.

И тут зять объявил, что сам он уже несколько лет не бывал у Смертного ручья и не знает, откуда здесь, по правде, начинать ловить.

Такое известие было, конечно, странно слышать от человека, который всего лишь час назад заверял, что в Смертном ручье полно раков. Однако мы ответили с наигранным безразличием, что, мол, вода сама покажет, где ловить.

Прошли мимо нескольких развалин, заросших бурьяном и чертополохом. Молодая пара рассказывала, какую горячую баню однажды получили немцы от партизанского отряда возле первых болотных хуторов и как немцы потом безжалостно отомстили здешним жителям. Даже, детей и тех увезли куда-то. А сам Болотный остров, он, словно язычок, на несколько верст заползает в трясину, с краю попадаются ключи, из них и образуется Смертный ручей. Почему именно Смертный? Наверное, потому, что в старину боялись, мол, если кто пройдет через ручей в трясину с открытыми лунками, то там и останется… Может, кто и погибал. Болото требует жертв, даже сегодня, заверил зять. Возле третьего, более свежего пепелища объяснений не давали. Здесь дорожка делала крутой поворот, и перед нами открылось первоначальное неглубокое русло ручья с полоской сенокоса и узенькой ниточкой воды посередине. Это и был Смертный ручей, ручей с воистину таинственным духом, еле текущий, засоренный и заросший, с черной болотной водой.

В лазоревом закате пылало небо, грустно лиловела полоска леса за клоками незасеянных полей, поросших диким щавелем и спутанным чертополохом; быстро сгущались сумерки. Как только оборвался разговор, в ушах зазвенело томительное безмолвие. Невольно стало щемить сердце среди этих мертвых пожарищ, нехоженых дорог и заброшенных полей. В нос будто ударило горьковатым, тревожащим запахом гари. Может, он исходил от кустиков полыни вокруг пепелищ, может, шел с кладбища у излучины ручья или от болотного багульника на краю трясины. Или, может, вовсе от чего-то другого. Кто знает! Чувства иногда бывают странны. Наверное, чтобы развеять это неприятное ощущение, наш военный, оглядываясь, сказал:

— Может, тут и попробуем?

— Можно и тут — пока Юри не прибудет, — неопределенно протянул зять.

На прощупывающие расспросы пярнувца о том, что, мол, зачем нам Юри, у нас свои сачки-лягушки, ответили просто: Юри — работяга, он должен ехать этой дорогой и может сказать, где тут стоит ловить.

Сунем сачки в воду, попробуем и сами узнаем.

На это ничего не возразили. Мы спустились с обрыва на скошенный луг, чтобы приготовить сачки.

Интересно, кто здесь косит?

Пытливо оглядывались вокруг, но вслух вопроса не высказали. Нарезали ольховых палок и начали прикреплять к ним сачки. Зять, хоть он и подбил нас на эту ловлю, сам и пальцем не притронулся к спасти, рыскал по сенокосу, делая вид, будто ищет лягушек, однако ловить их тоже не ловил. Наконец, придя, очевидно, к какому-то твердому решению, он вернулся и приказал, чтобы молодуха пошла к развалинам, где росла одинокая липа.

— Стой там и смотри, чтобы Юри не проехал мимо.

Жена послушно поспешила на свой пост. Спустились уже довольно густые летние сумерки, и снизу, с сенокоса, дорога действительно плохо просматривалась. Кроме того, у подножия обрыва поднималась полоса тумана, которая повисла как раз на уровне груди между путником на дороге и теми, кто копошился на берегу ручья.

Чтобы приготовить двенадцать сачков и прикрепить к ним приманку — на все это ушло время. К тому же в полумраке, да еще руками, дрожащими от скрытой тревоги. Мы сгрудились над сачками, зять снова исчез где-то за ольхами, и вот тогда-то пярнувец и процедил сквозь зубы, мол, какого черта привели нас к этому Смертному ручью, если сами и знать не знают, где тут ловят раков…

— Юри знает, — кольнул я холодно, чтобы избежать объяснений.

Однако военный, кинув взгляд по сторонам, не преминул добавить:

— Я могу ошибиться, но у меня такое чувство, что нас привели напоказ. Проведут у кого-нибудь перед глазами, и тот, оставшись незамеченным, сделает вывод… Поэтому давайте держаться. Останемся рыбаками, будь что будет.

— Заметили коробку из-под сигарет?

Военный кивнул. Ему даже бросился в глаза большой свежий след от сапога, там же, рядом на кочке, которую нарыл крот.

— Значит?

— Значит, своим неожиданным появлением мы завязали какой-то сложный узел, поставили кого-то перед лишним вопросом.

— Какой, кого? — торопливо, словно сознавая вину, спрашивал пярнувец.

— На это даже они вряд ли смогли бы ответить. — Военный большим пальцем показал в сторону молодой пары. — Из рассказа старухи можно было сделать вывод, что тут в известной мере ничейная земля, продолжается состояние двух фронтов. За хорошие глаза и добрую душу здесь не примут. Всех, кого не знают, наверняка проверяют. Если мы сами не вызовем подозрения, вряд ли кто затронет нас. Никаких счетов у них с нами нет… Быть может, хотят узнать, не имеют ли они дело с какой-то известной им личностью, которая так или иначе…

В это время на дороге звякнул велосипедный звонок, кто-то с ходу спрыгнул на землю, послышались приглушенные голоса. Зять поспешно выскользнул из-за ольховых деревьев и заторопился наверх к дороге.

— Сачки в воду! — скомандовал я, лишь только теперь заметив, что мы слишком долго толковали меж собой и, может, этим уже вызвали подозрение у Юри.

Каждый из нас схватил по четыре сачка, и мы разошлись вниз по течению. Выбирать место лова у нас не было ни настроения, ни желания. Свою первую снасть я забросил у поворота, за лопухи, напротив разговаривавших людей. Вода едва до колена. Вторая угодила в предполагаемую яму. И там не доходило выше колена. «Ручей лягушачий, а не рачий!» — выругался я про себя. Но к следующему разу мне уже не пришлось подбирать очередного проклятия. Зять с шумом сбежал вниз:

— Вынимайте сачки. В Смертном ручье раков больше нет. Уходим.

Он отрубил эти слова, словно подавал команду, четко повернулся кругом и поспешил наверх, к дороге.

Так. Хозяева отошли от гостей на дорогу. Перед нами полоска покоса, потом сразу болото. Болото… Или наступил момент? Шарахнут откуда-нибудь из куста свинцовым огнем, и три сумасбродных рыбака отправятся за Смертный ручей? Уйдут и никогда не вернутся назад… На мгновение я остановился, два сачка свисали у меня через плечо, всего обдало жаром, а на лбу выступил холодный пот… Товарищи были шагов за сто в стороне, они приказания не слышали.

Тайком оглянув окрестность, которая не вызывала у меня доверия, я вытащил из ручья сачки, едва успевшие намокнуть, и вместе с дрючками повесил их через плечо рядом с сухими. Поднимавшийся туман приглушал голоса и шаги, словно ватой окутывал узкий язычок покоса. Стараясь сохранить видимость полного спокойствия, хотя внутри все у меня дрожало, я пошел напрямик через излучину к друзьям и повторил им приказание в том же простом, коротком изложении, в каком оно было передано мне, даже слога не добавляя, ибо следовало предположить, что нас могут где-то рядом за несколько шагов незаметно подслушивать.