Мао Дунь - Избранное

Перед глазами плыли розовые и оранжевые круги, такие же, как новый халат Жун. В голове мелькали обрывки мыслей. «Чудесные цвета, но на Жун ничего не имеет вида. Она получила эти деньги… Но сегодня ей не повезло, ну и поделом! Хозяин не захочет, конечно, заплатить ей, да и с какой стати?» От этой мысли мне даже стало весело.

У меня было какое-то странное состояние, я ни на чем не могла сосредоточиться…

Когда я открыла глаза, веранда почти опустела.

Я потянулась и хотела подняться с кресла, но снова впала в забытье. Вдруг я услыхала чьи-то шаги, открыла глаза и встретилась с устремленным на меня взглядом.

— А-а… как же это я раньше не заметила вас?

— Я только что вошел. — По тону я догадалась, что он не случайно обратил на меня внимание в книжной лавке, он действительно узнал меня.

— Купили что-нибудь интересное? — спросила я.

— Нет, ничего не купил, — ответил он, поглядывая на свободное кресло рядом со мной.

Я пришла ему на помощь:

— Вы не заняты? Тогда садитесь, поболтаем. Познакомились мы восемнадцатого сентября и снова встретились десятого октября. Какое счастливое совпадение!

— Верно, сегодня ведь годовщина революции тысяча девятьсот одиннадцатого года [41] В 1911 году в Китае произошла буржуазно-демократическая революция. . — Он медленно опустился в кресло, откинулся на спинку и вытянул ноги.

Глядя на то, как непринужденно он держится, я невольно улыбнулась. Как же его зовут?

— Я забыла ваше имя, вы мне не подскажете?

— А я ваше не забыл. — Он наклонил голову, словно припоминая что-то.

Я не удержалась, чтобы не напомнить ему, и со смехом сказала:

— Первый иероглиф в книге китайских фамилий. Разве я не говорила вам в прошлый раз? А ваша фамилия какая по счету?

Он смотрел на меня, растерянно улыбаясь. Я нарочно рассмеялась еще громче и стала перечислять подряд все фамилии, спрашивая время от времени:

— Ну как, не угадала?..

Постепенно мне удалось рассеять его робость, и он стал разговорчивее.

Я узнала, что он студент — беженец из Пекина, перешел линию фронта. О семье давно ничего не знает. Я сказала ему, что работаю в прифронтовой полосе, и тут же раскаялась. А впрочем, что еще я могла ему сказать? Мне так хотелось с ним быть откровенной, говорить «без всякой дипломатии». Не знаю почему, но я ему верила. Его интонации, тембр голоса волновали меня. Я жадно слушала все, что он говорил, часто даже не улавливая смысла сказанного.

— Скажите, есть у вас друг? Настоящий, закадычный? — неожиданно спросила я, сама не зная зачем, улыбнулась и почувствовала, что лицо у меня пылает.

К. опешил, но тут же с жаром ответил:

— Пожалуй, есть. У каждого человека есть друзья, но кто самый близкий — трудно сказать.

— Ну, а ваш друг кто? — Я прикрыла рот рукой, чтобы он не заметил улыбки. — Мужчина или женщина?

— Мужчина, — задумчиво ответил К., блуждая взглядом по комнате. — Видите ли, людей, разделяющих твои взгляды и близких тебе по духу, много. Но теперь я понял, что ближе всех был один, тот, с которым я когда-то делил горе.

Я ничего не ответила, лишь тяжело вздохнула. К. стал серьезным и продолжал:

— Он никогда ничего не скрывал от меня. Он никак не мог найти своего места в жизни, ничем серьезно не интересовался, был нерешителен, часто разочаровывался. Он любил одну девушку и вдруг узнал, что она связалась с ужасными людьми и ей грозит опасность. Чего он не делал, чтобы спасти ее! Не только потому, что любил. Он верил в ее ум, в ее способности, видел в ней больше хорошего, чем плохого, но ум-то и погубил ее…

— О-о! А он… — От волнения я даже стала заикаться. — Он… почему же этот ваш друг так и не смог спасти свою возлюбленную?

— Пожалуй, потому, что в то время он сам еще не нашел своего места в жизни. И потом, он был очень мягким по характеру. В то время он преподавал в средней школе, а эта девушка — в начальной, их…

Я вскрикнула, не в силах сдержать охватившее меня волнение. Это «он»… Откуда К. его знает? Но я тут же взяла себя в руки и заставила улыбнуться.

— А как его зовут?

В это время на веранде зажгли свет, и я увидела устремленный на меня сверкающий взгляд. Под внешним спокойствием К. скрывалась глубокая печаль.

Вдруг я обнаружила, что моя рука лежит на его руке. Я осторожно сняла ее и спросила:

— Где же он сейчас?

— Может быть, близко, а может, на самом краю света. — Он с легкой улыбкой пристально посмотрел на меня. — В наше время трудно сказать, кто где находится.

Я снова вздохнула и подумала, что хорошо бы сейчас сказать ему: «Если все это правда, я знаю вашего друга, и не только знаю, я и есть…», — но у меня не хватило мужества произнести эти слова.

А может быть, все это игра воображения?

Кто может поручиться, что человек, о котором рассказал К., и есть «он»?

Да, за последнее время у меня основательно расшатались нервы.

С тяжелым сердцем вышла я из клуба. И что самое удивительное: мне все время казалось, будто я слышу голос К. и рука моя покоится на его руке.

23 октября

Хинин оказал свое действие. Вчера приступа не было. Сегодня, пожалуй, тоже не будет. Я очень ослабла, во рту горечь, язык еле ворочается, но температура уже не такая высокая.

Один день был особенно тяжелым, голова разламывалась от боли, я бредила. В бреду мне мерещились какие-то лица, знакомые и незнакомые, потом они вдруг превратились в черепа. Я никак не могла понять, где нахожусь: то ли в пустыне, то ли в моей комнатушке. Лица, словно полчища крыс, надвигались на меня со всех сторон, потом вдруг начали кружиться, потом сдавили меня так, что я не в силах была вздохнуть и стала совсем крошечной. Наконец они отодвинулись от меня, раскрыли свои огромные пасти и начали прыгать: все быстрее, быстрее. И вот это уже не лица, а мячи. С трудом передвигая ноги, я попыталась выбраться из этого адского круга. Но тут услыхала какие-то странные звуки и снова увидела черепа с глубокими впадинами вместо глаз. Дрожа от страха и отвращения, я продолжала идти вперед, стараясь пробиться сквозь это страшное кольцо, а вокруг раздавались те же странные звуки. Я потеряла сознание, а когда усилием воли заставила себя открыть глаза, то поняла, что лежу в своей собственной постели, а надо мной склонилось чье-то глупое, оплывшее жиром лицо с хитрыми свиными глазками. О, так ведь это же моя хозяйка!

Сейчас я не могу вспомнить об этом без страха, но в тот момент не испытывала ничего, кроме гнева и ненависти.

По растерянному виду хозяйки я поняла, что болтала всякую чепуху… и, наверно, громко кричала, иначе зачем бы она вошла? Просто не везет! Не наболтала ли я лишнего?

Помню, мать перед смертью тоже бредила, и всегда о самом сокровенном. Однажды ей померещилось, будто она приготовила отраву для себя и для второй жены отца. В действительности ничего подобного не было, но вторая жена подслушала и воспользовалась случаем, чтобы натравить отца на меня. Что тогда было! Страшно вспомнить!