Мао Дунь - Избранное

Заметив, что он чем-то расстроен, я с улыбкой спросила:

— Кто тебя обидел? Мне ты можешь все рассказать, как старшей сестре.

Теперь стоило Ф. увидеть меня, как на лице у него появилось выражение тревоги. И с некоторого времени я усвоила в разговоре с ним грубовато-снисходительный тон, потом перешла на более интимный. Но сегодня, сама не знаю почему, голос мой звучал не совсем естественно.

Ф. попытался отделаться шуткой, но из этого ничего не вышло, и атмосфера стала еще более напряженной.

У меня и без того было мрачное настроение, но я не хотела этого показывать. Если Ф. обиделся, что я недостаточно откровенна с ним, все равно я не стану ничего объяснять. Чтобы уменьшить боль, которую я причинила ему, я молча ласково посмотрела на него.

— Пожалуй, мы не сможем больше так часто встречаться, — тихо сказал он, и на лице у него появилось выражение беспомощности.

От неожиданности я даже вздрогнула, но тут же постаралась улыбнуться.

— Меня перевели на другую работу, вчера был приказ…

— Ну… — Я вздохнула. — Куда же тебя переводят? Далеко?

— Нет. В район Н., час езды автобусом. Новая работа почти ничем не отличается от теперешней, думаю, что это просто интриги.

— Интриги? — Я растерялась.

— Да, я даже наверняка знаю. Боюсь, что одна из причин… — Он взглянул на меня, но тут же отвел глаза. — Словом, все из-за того, что мы с тобой… сблизились!

Я не могла сдержать улыбки.

— Странно! — Но серьезный вид Ф. заставил меня изменить тон. — Пусть болтают что угодно! Неужели я… В общем, это мое личное дело, никто не вправе вмешиваться.

— Да, но… — Глаза его, полные слез, встретились с моими. — Потому они и отыгрываются на мне, что боятся совать нос в твои дела.

Никогда не думала, что Ф. настолько наивен. Я улыбнулась, чтобы подбодрить его. Из-за своей нервозности, мягкого характера и какой-то детской беспомощности, которую он проявлял во всех случаях жизни, он постоянно чего-то боялся. Поэтому трудно было относиться к нему серьезно. Он вызывал лишь жалость, но не уважение. Я решила ничего больше не говорить ему и, с трудом подавляя в себе чувство скуки, старалась быть с ним как можно ласковее.

— Есть еще причина, это уж совсем возмутительно! — повысив голос, сказал Ф., потом замолчал и уже более спокойно спросил: — Да ты, наверное, знаешь?

Я покачала головой:

— Ничего я не знаю, я ведь болела.

— Ах да, ты болела! Впрочем, дело пустяковое. — То ли Ф. уже на все махнул рукой, то ли хотел показать, что это так, — во всяком случае, говорил он намного спокойнее: — Все получилось из-за денег. Добычу не поделили! Историю с Цэнем ты знаешь, так вот, недавно поймали еще с десяток таких. Они надували друг друга, а потом концы в воду. Я, разумеется, не считал, но говорят, что у них взяли что-то около ста тысяч. И все это начальство слопало в один присест. Нам даже объедков не досталось. Подумай, какое хамство! Но самое возмутительное произошло потом… — Ф. помолчал, затем, понизив голос, быстро заговорил: — Среди этих спекулянтов оказалось двое настоящих ловкачей — они договорились с нашими. У них — деньги, у наших — сила и власть. Ну и пошли дела. Я уже не говорю о взвинчивании цен, началась контрабанда: из оккупированных районов ввозят промышленные товары, а местную продукцию вывозят, — словом, идет настоящая торговля. Нового, конечно, в этом ничего нет. Несколько лет тому назад я насмотрелся на подобные вещи в другом городе. Но там все было по справедливости — каждому отдавали его долю. Я рассказал об этом нашим — и испортил все дело!..

В голосе Ф. звучала обида. Он, не отрываясь, смотрел на меня.

— Неужели они так прямо и сказали тебе обо всем?

— До этого еще не дошло. Но на второй день встречает меня Жун и поздравляет с будущим богатством; я испугался, что она имеет в виду? А еще через день, то есть вчера, — приказ о моем переводе. Разве это случайно? Думаю, что этим не кончится, они только и ждут случая, чтобы расправиться со мной…

— А может быть, ты ошибаешься. — Я хотела успокоить Ф., но его трусость вызывала презрение. — К тому же новая работа ничуть не хуже старой.

— Что ты! — упавшим голосом произнес он. — Ты знаешь, что в этом районе…

— Знаю, учебные заведения. Ну и что же? — Я с трудом сдерживала охватившее меня раздражение.

— В этом-то и дело! — вздохнул Ф. — Я однажды работал среди студентов. Это было ужасно!

Мне стало смешно:

— Что, слишком хорошие результаты или наоборот?

— Я не о том. Здесь трудность особого рода — не знаешь, как писать рапорт. Говоря строго, кроме членов гоминьдана и молодежной организации, все студенты в той или иной степени настроены оппозиционно. Даже сами гоминьдановцы, не считая работников аппарата, которых очень мало, вызывают известные подозрения. В действительности же студенты — народ хороший, чистосердечный, только беспокойный. Однако начальство требует донесений, вот и не знаешь, что делать! Написать, что они лояльны, нельзя, что не лояльны — будет несправедливо.

Ф. сокрушенно покачал головой и вздохнул. Он сидел, откинувшись на спинку кресла и вытянув ноги, и виновато смотрел на меня, словно моля о снисхождении.

Я вспомнила свои студенческие годы. Конечно, Ф. своим поведением может вывести из терпения кого угодно, но хорошо, что в нем еще хоть сохранилась человечность. Мне стало жаль его, и я спросила:

— Что же ты собираешься делать? Твой опыт…

— Мой опыт, — перебил меня Ф., — подсказывает, что следует как можно чаще писать доносы.

— О! — Я отпрянула назад, словно увидела ядовитую змею. Мне было страшно и в то же время противно.

А Ф. с горькой усмешкой продолжал:

— А что делать? Ведь надо же как-нибудь прокормиться, и не только прокормиться, а и сохранить себе жизнь. — Он вытянул вперед руки, посмотрел на них, сложил вместе и потер ладони. На губах у него застыла улыбка, он хотел скрыть за ней угрызения совести и душевные муки. Я следила за движениями его рук, и вдруг мне показалось, будто они в крови. Сердце мое затрепетало, и я невольно посмотрела на свои руки… А все же я не смею, как Ф., открыто признаться в собственной подлости. Я вскочила и зло крикнула:

— Нет теперь людей на свете! Мы — хуже зверей!

— Иногда и мне хочется бросить все это. — Ф. медленно поднялся с кресла. — Допустим, что так оно и будет, но разве мало найдется охотников на мое место?

Я расхохоталась, но тут же в страхе умолкла.

— Ладно, хватит! Ты, я вижу, нашел неплохой способ успокаивать себя!

— Неправда! Первое время по ночам меня мучили кошмары, днем казалось, будто кто-то преследует меня, хочет убить. Я не знал ни минуты покоя. Все это теперь сказывается, я стал труслив, подозрителен, врач говорит, что у меня истощение нервной системы. Думаю, что им известно мое состояние, поэтому меня и переводят, чтобы доконать! Но подумай, могу я нарушить приказ?