Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Я не хочу расспрашивать его о приключении, вероятно, очень забавном; боюсь, я не сумею изобразить подобающую суровость. Вероятно, он расскажет всю историю вам, а вы передадите ее мне. В общем, по-моему, маркиз — очень глупый муж.

— И это не редкость, мой друг, — ответил дю Портай.

— Да, это верно, — подтвердил барон, — но не будем ничего говорить Фобласу.

Я услышал, что они направились к двери, и бросился в кресло. Входя, барон сказал:

— Мой экипаж здесь, велите отвезти себя домой и отдохните; впредь я запрещаю вам выходить в амазонке.

— Друг мой, — сказал господин дю Портай по дороге к дверям, — на днях мы с вами пообедаем, вы узнали часть моей тайны, я расскажу остальное, но, прошу вас, молчите. Помните, ведь я оказал вам услугу!

Я уверил его, что не забуду этого и что он может быть спокоен. Едва возвратившись домой, я лег и заснул глубоким сном.

Когда я проснулся, было уже поздно. Мы с Персоном отправились в монастырь. С каким нежным волнением я смотрел на Софи! Ее скромность, чистота и невинность, застенчивый ласковый прием и смущение от воспоминания о вчерашнем поцелуе — всё будило во мне любовь, любовь нежную и полную уважения. Конечно, воспоминание о прелестях маркизы преследовало меня до самой приемной, но юная соперница затмила госпожу де Б.! Правда, наслаждения прошедшей ночи живо рисовались в моем разгоряченном воображении, однако я предпочитал им то восхитительное мгновение, когда, целуя губы Софи, обрел я новую душу. Маркиза поразила мою чувственность, но мое сердце принадлежало Софи.

На следующий день я вспомнил, что маркиза ожидает меня, но вспомнил также, что барон запретил мне выходить в амазонке. Кроме того, я не мог приехать к маркизе один, без сопровождения. О графе Розамбере нечего было и думать, разумеется, он не захотел бы отвезти меня к ней, а маркиз нашел бы странным, что молодая девушка выходит одна. Стремясь увидеть мою прекрасную любовницу, но боясь рассердить отца, я не знал, на что решиться. Тут пришел Жасмен и сказал, что пожилая женщина, присланная мадемуазель Жюстиной, желает со мной поговорить.

— Я не знаю никакой Жюстины, но все равно, пусть эта женщина войдет.

— Мадемуазель Жюстина поручила мне передать вам поклон и вручить этот пакет и письмо, — сказала, войдя, незнакомка.

Я взял письмо, на котором было написано только: «Мадемуазель дю Портай». Я быстро распечатал его и прочел:

Сообщите, милое дитя, хорошо ли вы спали? Вам нужен был отдых. Очень боюсь, как бы усталость после бала и неприятная сцена с отцом не повредили вашему здоровью. Я в отчаянии, что вас бранили по моей вине; поверьте, эта бесконечная сцена заставила меня страдать не меньше вашего. Маркиз хочет сегодня опять быть в собрании, но я не расположена ехать с ним. Думаю, вам также не хочется на бал. Однако маменька обязана думать о своей дочери, в особенности такой милой, как вы, и, если вам угодно, мы поедем. Я помню, что вам запретили надевать амазонку, и подумала, что у вас нет настоящего бального платья, так как вы только что из монастыря, посему посылаю вам один из моих нарядов; мы с вами почти одного роста, думаю, он вполне подойдет.

Моя служанка Жюстина сказала, что вам нужна горничная. Женщина, которая передаст это письмо, умна, сметлива и ловка. Можете взять ее в услужение и вполне довериться ей: я за нее ручаюсь.

Я не зову вас к себе на ужин, так как знаю, что господин дю Портай редко садится за стол без своей дочери, но если вы любите вашу маменьку так же сильно, как она вас, то приезжайте вечером. Маркиза не будет дома, приезжайте пораньше, милое дитя, я буду всё время одна.

Верьте, что никто не любит вас больше вашей милой маменьки.

P.S. Я не в силах пересказать все глупости, которые маркиз просит меня вам передать. Побраните его, когда увидите. Сегодня утром он хотел сам написать к господину дю Портаю. Я с трудом убедила его, что это было бы неблагоразумно и что гораздо приличнее мне написать вам.

Это письмо восхитило меня.

— Сударь, — сказала мне смышленая женщина, которая принесла его, — если вы пожелаете, сегодня и завтра я буду служить вам. Вообще, и шевалье, и мадемуазель могут одинаково полагаться на меня. Когда мадемуазель Жюстина или госпожа Дютур берутся за дело, все идет как по маслу, вот почему меня и выбрали.

— Прекрасно, Дютур, — сказал я, — я вижу, вы все знаете, так проводите меня к маркизе.

Я дал моей дуэнье два луидора 30.

— Не стану отрицать, что мне уже хорошо заплатили, — призналась она, — но вам, сударь, должно быть известно, что люди моей профессии всегда получают от обеих сторон.

Тотчас после ужина барон, по своему обыкновению, отправился в Оперу 31. Мой парикмахер был уже предупрежден, он заменил шляпку белыми перьями. Дютур одела меня в очаровательное бальное платье, которое шло мне необычайно. Мое сходство с Аделаидой стало еще поразительнее, и мой взволнованный гувернер Персон окружал меня удвоенными заботами и вниманием; я взял перчатки, веер, громадный букет и помчался на свидание.

Я застал маркизу в будуаре; она лежала на оттоманке 32. Небрежный костюм скорее подчеркивал, чем скрывал ее прелестные формы. Увидев меня, она поднялась.

— Как хороша в этом костюме мадемуазель дю Портай, как ей идет это платье! — Но, едва закрылась дверь, она прибавила: — Как вы очаровательны, мой милый Фоблас! И до чего мне льстит ваша пунктуальность; сердце подсказывало мне, что вы найдете возможность прийти сюда, невзирая на обоих ваших отцов.

Я отвечал ей страстными ласками, пытаясь вернуть ее в положение, которое она занимала, когда я вошел, и доказывая тем самым, что хорошо усвоил ее уроки. Вдруг мы услышали шум в соседней комнате. Боясь, что меня застанут в далеко не двусмысленном положении, я быстро отшатнулся от маркизы. Благодаря удобству моего платья, мне стоило лишь переменить позу, чтобы привести себя в порядок. Маркиза, нимало не смутившись, прикрыла то, что оказалось на виду, и на все это ушло не больше мгновения. Дверь отворилась, вошел маркиз.

— Я знаю, — сказала моя возлюбленная, — что только вы можете войти ко мне без доклада, но я надеялась, что вы, по крайней мере, догадаетесь постучаться. Это милое дитя хотело поделиться со мной, своей маменькой, девичьими секретами и тревогами; войди вы минутой раньше, вы смутили бы ее. Так нельзя входить к женщинам!

— Скажите на милость, смутил бы! — удивился маркиз. — Но ведь не смутил, значит, и говорить не о чем. Кроме того, я уверен, милое дитя простит меня: она снисходительнее вас. И согласитесь, ее отец был прав, запрещая ей носить амазонку: в этом платье она чудо как хороша!

Он снова стал ухаживать за мною с той же неуклюжестью, что так забавляла нас в первый вечер. Маркиз нашел, что мадемуазель дю Портай вполне отдохнула, что глаза ее блестят, на щеках горит румянец, и он видит на моей физиономии весьма добрые предзнаменования.