Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Вскоре маркиз с глубоким сожалением увидел, что мадемуазель дю Портай и Дютур уехали в карете графа.

За первым поворотом Розамбер велел кучеру остановиться.

— Мне знакомо это лицо, — сказал он, глядя на мою горничную, — не думаю, чтобы услуги этой доброй женщины были приятны де Фобласу, а потому мы избавим себя от необходимости везти ее в дом барона.

Дютур молча вышла из экипажа, и мы отправились дальше. Я заметил графу, что мы наконец одни, что он слишком злоупотреблял неловкостью моего положения, и в заключение заявил, что он должен дать мне удовлетворение.

— Сегодня я вижу в вас только мадемуазель дю Портай, — отвечал он. — Если же завтра шевалье де Фоблас пожелает объясниться со мною, он найдет меня дома. Мы позавтракаем, и я выскажу моему другу все, что думаю о его поступках; если он благоразумен, мне без труда удастся его убедить, что на самом деле ему не за что на меня сердиться.

Экипаж остановился у дома барона; дверь открыл сам Персон, он сказал мне, что отец ожидал моего возвращения и не столько сердился, сколько беспокоился, и что, уже не надеясь увидеть меня в эту ночь, лег спать, раз двадцать приказав Жасмену на рассвете разыскать меня в собрании или у маркиза де Б.

Я ушел к себе; оставшись один и перебирая различные события минувшего тревожного дня, я больше всего изумился тому, что все это время не думал о Софи. Точно желая загладить свою вину, я много раз повторил ее милое имя. Однако сознаюсь, мои губы невольно шептали также и имя маркизы. Сначала мне было очень досадно, что приходится в одиночку попусту вздыхать в постели. Вскоре я сказал себе, что посвящаю Софи мое отречение (хотя и недобровольное) от страстных наслаждений, и заснул, почти утешенный этой мыслью.

Утром я пошел поздороваться с бароном.

— Фоблас, вы уже не ребенок, — очень мягко сказал он. — Я предоставляю вам свободу и надеюсь, что вы не станете злоупотреблять ею. Надеюсь также, что вы никогда не будете ночевать вне нашего дома; я ваш отец, и если вы любите меня, то не станете причинять мне беспокойство!

Я поспешил к господину де Розамберу. Увидев меня, граф подошел ко мне с улыбкой и, не дав выговорить ни слова, бросился мне на шею.

— Дайте я обниму вас, мой милый Фоблас. Ваше приключение прелестно; чем больше я о нем думаю, тем забавнее оно мне кажется.

Я прервал его:

— Я пришел не за тем, чтобы выслушивать комплименты.

Граф попросил меня сесть.

— Вы все еще дуетесь? Ваше настроение не переменилось? Полноте, мой юный друг, вы с ума сошли! Как! Неблагодарная красавица была к вам благосклонна, а меня покинула, мне изменили ради вас, я жертва, а вы на меня сердитесь! Я наказываю милую парочку, ловко разыгравшую меня, лишь легким временным волнением, а господин де Фоблас хочет убить своего друга за тревоги юной дю Портай? Клянусь, этого не будет! Дорогой Фоблас, я на шесть лет старше вас, я хорошо знаю, что юноша в шестнадцать лет думает только о своей возлюбленной и о шпаге, но в двадцать два года светский человек из-за женщин уже не дерется.

Я невольно вздрогнул от изумления, и граф это заметил.

— Вы верите в настоящую любовь? — спросил он. — Так знайте, это лишь заблуждение отрочества! Я вижу всюду только прихоть и распущенность. Что, в сущности, случилось с вами? Вы одержали легкую победу, и только, неужели мы превратим смешную историю в трагедию? Мы будем драться из-за дамы, которая сегодня оставила меня, а завтра бросит вас? Шевалье, поберегите ваше мужество для более важного случая; меня же в трусости заподозрить нельзя. Да, роковые стечения обстоятельств заставляют нас порой проливать кровь друзей, и пусть честь, непреклонная честь никогда не доведет вас до этой ужасной необходимости. Мой дорогой Фоблас, моей матери, маркизе де Розамбер, было тридцать три года, когда я, ее единственный сын, достиг вашего теперешнего возраста. Она была еще так свежа, что никто не давал ей больше двадцати пяти лет; в свете ее называли моей старшей сестрой. Она сохранила не только красоту, но и вкусы молодости: она любила общество и шумные удовольствия. Однажды, когда я был с ней на балу в Опере, ее публично оскорбили. Я прибежал на крик маркизы, снявшей маску; дерзкий незнакомец, попросив у нее прощения, сказал, что принял ее за другую, и постарался скрыться в толпе. Я догнал его и заставил снять маску. Передо мной был Сен-Клер, товарищ моего детства, мой самый близкий друг. «Я обознался», — просто сказал он мне.

Казалось, можно было удовольствоваться таким извинением... Увы, гул голосов доказывал, что этого недостаточно, честь требовала крови, и мы дрались. Я поразил Сен-Клера и сам упал без чувств рядом с моим умирающим другом. Больше шести недель ужасная лихорадка горела в моих жилах и туманила рассудок. В чудовищном бреду я видел только Сен-Клера; кровь сочилась из его раны, ужасные предсмертные судороги сводили ослабевшие члены, а между тем он ласково смотрел на меня и еле слышным голосом трогательно прощался. В последние минуты жизни он, казалось, жалел только меня — меня, погубившего его, дикаря. Эта страшная картина долго преследовала меня 39, долго боялись за мою жизнь; наконец природа с помощью врачей исцелила меня, но и придя в себя я не переставал раскаиваться. Всепримиряющее время осушило мои слезы, но воспоминание об этом поединке никогда, никогда не сотрется из моей памяти. Шевалье, даже с незнакомцем я буду драться с печалью на сердце, подумайте же, какие чувства наполнили бы мою душу, если бы я без причины поставил на карту и свою, и вашу жизнь... Ах, если когда-нибудь непреклонная честь принудит нас вступить в бой, клянусь вам, дорогой Фоблас, вы без труда, но и без славы одержите надо мной победу; я слишком хорошо знаю, что в подобных случаях несчастнее всего не тот, кто уходит из жизни 40.

Розамбер протянул ко мне руки, я от души обнял его; волнение графа мало-помалу улеглось.

— Давайте завтракать, — сказал он мне с прежней веселостью. — Вы пришли, чтобы поссориться со мною, а между тем вам следует поблагодарить меня.

— Поблагодарить?

— А как же? Не я ли познакомил вас с маркизой? Правда, я не подозревал, что надо мною так подшутят; я мог предвидеть неверность, но не ожидал, что она изменит мне так скоро и при таких необыкновенных обстоятельствах. — Граф рассмеялся. — О, чем больше я думаю, тем больше мне хочется поздравить вас. Ваше приключение прелестно! И к тому же вы прекрасным образом вступили в свет. Маркиза молода, хороша собой, умна, пользуется уважением в обществе, хорошо принята при дворе, умеет интриговать. Она очень влиятельная женщина и всегда охотно помогает своим друзьям.

Я заметил графу, что никогда не буду добиваться успеха при помощи подобных средств.