Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Я колебался, господин дю Портай настаивал, продолжая расхваливать женщин. Я вспомнил о Софи и обещал исполнить его требование.

— Теперь, — сказал он, — пора открыть вам мои важные тайны. Выслушав меня, вы почувствуете необходимость ответить на мое полное доверие нерушимым молчанием.

Моя история — пример страшной превратности судьбы. Носить старинную фамилию и обладать большим состоянием обыкновенно очень удобно, но иногда крайне опасно. Я, единственный отпрыск знатного рода, древность которого теряется во тьме времен, должен был бы занимать одну из самых высоких должностей в моем государстве, а между тем принужден томиться под чужими небесами в безвестности и бездеятельности. Имя Ловзинских записано на исторических скрижалях Польши, и оно погибнет вместе со мной! Я знаю, что суровая философия отрицает или презирает звания и богатство с его соблазнами, и, может быть, я утешился бы, если бы потерял только положение в свете и состояние. Но, мой юный друг, я оплакиваю обожаемую супругу, ищу возлюбленную дочь и никогда не увижу родины. Откуда мне черпать мужество, чтобы противостоять подобным горестям?

Мой отец, Ловзинский, еще более замечательный своими добродетелями, чем высоким положением, пользовался при дворе тем почетом, который почти всегда бывает следствием благосклонности коронованных особ, но иногда достигается и личными качествами. Он нежно и внимательно следил за развитием моих двух сестер и воспитывал меня с увлеченностью благородного дворянина, заботившегося о чести своего рода, единственной надеждой которого был я, и с твердостью честного гражданина, страстно желавшего оставить после себя достойного преемника.

Я учился в Варшаве; между моими товарищами особенно отличался молодой пан П. 49. Он обладал очаровательной, красивой и благородной внешностью, а также развитым умом; редкая ловкость, которую он выказывал во время наших военных упражнений, и еще более редкая скромность, с которой он, казалось, старался скрывать свои достоинства, чтобы подчеркнуть достоинства своих почти всегда поверженных соперников, его великодушие и кротость — всё внушало уважение и делало его любимцем блестящей молодежи, делившей с нами учение и развлечения. Я слишком польстил бы себе, если бы сказал, что сходство характеров и настроений положило начало моей дружбе с паном П. Как бы то ни было, мы очень скоро близко сошлись с ним.

Сколь счастлива, но сколь быстротечна младость, когда мы не знаем ни честолюбия, требующего всевозможных жертв ради стремления к успеху и славе, ни любви, поглощающей все наши силы, — это пора наивных удовольствий и полной доверчивости, пора, дающая еще неопытному сердцу свободу следовать побуждениям рождающейся чувствительности и всецело отдаваться предмету своей бескорыстной нежности. В эти годы, мой милый Фоблас, дружба не пустой звук. Поверенный всех тайн П., я не делал ничего, не посоветовавшись с ним, его советы направляли меня, а его решения зависели от моих слов, мы вместе веселились и утешали друг друга в печали. Как горевал я, когда наступило роковое мгновение и П., повинуясь приказанию своего отца, уехал из Варшавы, нежно простясь со мной! Мы решили навсегда сохранить привязанность, которая составляла счастье нашей юности, я от чистого сердца поклялся в том, что никакие страсти, никакие новые чувства не затмят нашей дружбы, сколько бы лет ни прошло. Какая пустота образовалась в моей душе после отъезда друга! Поначалу мне казалось, что я ни в чем не найду утешения; нежность отца, ласки сестер мало трогали меня. Я чувствовал, что сумею избавиться от тоски только при помощи полезных занятий: я изучил французский, уже распространившийся по всей Европе, я с восхищением прочел знаменитые французские произведения, вечные памятники гения, и с восторгом увидел, что этот трудный язык прославил многих поэтов, многих превосходных писателей, которые по справедливости обрели бессмертную славу. Я серьезно занимался геометрией; главное же — усердно старался совершенствоваться в благородном ремесле, создающем одного героя за счет сотен и тысяч несчастных, в науке, которую люди отважные, но не слишком мягкосердечные, назвали великим военным искусством. Я употребил несколько лет на эти трудные и неустанные занятия, и настал момент, когда они всецело поглотили меня. П., часто мне писавший, стал получать от меня только очень короткие и редкие ответы, наша переписка шла вяло, пока наконец любовь не заняла место дружбы.

Мой отец давно был очень близок с графом Пулавским 50. Пулавский, известный строгостью своих правил, знаменитый непоколебимостью своих истинно республиканских убеждений, считался в то же время великим военачальником и храбрым воином, он уже не раз доказывал свое мужество и пламенный патриотизм. Воспитанный на литературе древних, он почерпнул в их истории великие примеры благородного бескорыстия и нерушимой верности, полной самоотречения. Подобно героям, которым благодарный языческий Рим воздвиг алтари, Пулавский принес бы все свои богатства в жертву благосостоянию родины, для ее защиты он пролил бы всю свою кровь до последней капли и пожертвовал бы даже своей единственной дочерью, своей дорогой Лодоиской.

Лодоиска! Как она была хороша! Как горячо я любил ее! Ее милое имя не сходит с моих уст, ее обожаемый образ вечно живет в моем сердце.

Друг мой, с той минуты, как я ее увидел, я позабыл обо всем, я забросил все мои занятия и совершенно забыл о друге, каждое мгновение моей жизни я посвящал Лодоиске. Моя любовь недолго оставалась тайной для моего отца и для графа Пулавского. Они ничего не говорят мне о ней, значит, они одобряют ее? Я счел это предположение вполне обоснованным и потому спокойно отдавался своему увлечению. Я старался почти ежедневно видеть Лодоиску или у нее в доме, или у моих сестер, которых она очень любила. Так прошло два года.

Но однажды Пулавский отвел меня в сторону и сказал: «Твой отец и я возлагали на тебя большие надежды, которые, нам казалось, ты начал оправдывать; я видел, что ты употреблял все свое время на почтенные и полезные занятия. Теперь же... (он заметил, что я хочу его прервать, и остановил меня) что скажешь ты мне? Неужели ты думаешь открыть мне что-нибудь новое? Неужели ты воображаешь, что мне нужно было видеть твое увлечение, чтобы почувствовать, до чего моя Лодоиска заслуживает любви? Именно потому, что я не хуже тебя знаю совершенства моей дочери, ты получишь ее только тогда, когда станешь достойным ее. Молодой человек, пойми, чувству еще недостаточно быть законным, чтобы заслуживать снисхождения, всякое влечение честного гражданина должно приносить пользу его родине, любовь была бы, как все другие страсти, только презренной или опасной, если бы не давала повода великодушным сердцам стремиться к славе. Слушай: наш больной монарх 51, по-видимому, скоро угаснет, его здоровье подтачивается с каждым днем, и это пробудило честолюбивые надежды в наших соседях, они хотят посеять между нами раскол и разногласия, рассчитывают повлиять на наши выборы, дать нам короля по своему усмотрению 52. На границах Польши осмелились появиться иностранные войска; около двух тысяч наших дворян собрались, чтобы остановить их 53 и покарать за дерзость. Присоединись к этой отважной молодежи и после кампании вернись, покрытый кровью врагов, тогда ты станешь достойным зятем Пулавского».