Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Я ни минуты не колебался; отец одобрил мое решение, однако он не без сожаления согласился, чтобы я уехал так скоро. Отец долго прижимал меня к своей груди, нежная любовь отражалась в его чертах, он печально простился со мною; волнение его сердца передалось и мне, и наши слезы смешались на его морщинистых щеках. Глядя на эту трогательную сцену, Пулавский неизменно упрекал нас, как он выражался, за нашу слабость. «Осуши слезы, — сказал он, — или оставь их Лодоиске; только тем влюбленным, что не уверены в своих чувствах, пристойно проливать их перед разлукой!»

Он позвал дочь и сообщил ей о моем отъезде и о причинах, заставивших меня принять это решение. Лодоиска побледнела, вздохнула, потом, покраснев, взглянула на отца и дрожащим голосом сказала, что ее молитвы ускорят мое возвращение и что ее счастье в моих руках. Чего мне было опасаться, получив такое напутствие? Я уехал; за все время похода не произошло ничего достойного упоминания. Неприятель, старавшийся, как и мы, избегать действий, которые могли бы породить открытую войну между двумя народами, только утомлял нас частыми переходами; мы же следовали за ним, сталкиваясь лишь на открытой местности. Когда приблизились холода, враги ушли на зимние квартиры, и наша маленькая армия, почти всецело состоявшая из молодых дворян, рассеялась. Я возвращался в Варшаву, исполненный нетерпения и радости; я верил, что брачные узы и любовь свяжут меня и Лодоиску... Увы, я навсегда утратил отца! Въезжая в столицу, я узнал, что как раз накануне Ловзинский умер от апоплексического удара. Итак, не приняв последних вздохов нежнейшего в мире отца, лишившись даже этого печального утешения, я мог только пойти на его могилу и оросить ее слезами.

«Не бесплодными слезами, — сказал мне Пулавский, мало тронутый моим глубоким горем, — не бесплодными слезами следует почтить память такого отца, каким был покойный Ловзинский. Польша оплакивает в нем героя-гражданина, который с пользой послужил бы ей в наступающую переломную эпоху. Наш монарх, истощенный долгой болезнью, проживет не дольше двух недель, и счастье или несчастье наших сограждан всецело зависит от того, кто станет его преемником. Из всех прав, которые ты получил после смерти отца, без сомнения, самое прекрасное — право заменить его в государственном сейме; там он должен ожить в тебе, там ты обязан выказать мужество более высокое, чем смелость на поле брани. Отвага солдата — качество обыкновенное, но необыкновенны те люди, которые сохраняют спокойствие в затруднительных обстоятельствах, проницательно открывают коварные планы сильных, пресекают глухие интриги, открыто дают отпор смелым заговорам, никогда не теряют твердости духа, всегда неподкупны и справедливы и подают свой голос только за того, кто кажется им наиболее достойным, думая лишь о благе родины; необыкновенны люди, не обращающие внимания на золото и посулы, люди, которых не трогают мольбы, не устрашают угрозы. Такими качествами отличался твой отец — вот наследство, которое ты должен воспринять от него! В тот день, когда мы соберемся, чтобы выбрать короля, наверняка обнаружатся притязания многих наших сограждан, думающих о своих собственных интересах больше, чем о процветании родины, а также губительные намерения соседних держав, жестокая политика которых подтачивает наши силы, раздробляя их. Мой друг, мне кажется, приближается роковое мгновение, которое навсегда определит судьбу нашей страны. Она в опасности, враги хотят погубить ее, они тайно готовят перемену правления; однако их замыслы не осуществятся до тех пор, пока моя рука будет в силах держать шпагу. Да избавит Господь-покровитель Польшу от кошмара гражданской войны! Но как бы ни была ужасна эта крайность, может быть, придется пойти и на нее. Я надеюсь, что после резкого перелома возрожденное государство вновь обретет весь свой древний блеск. Ты, Ловзинский, будешь помогать мне; слабые интересы любви должны побледнеть перед более священными стремлениями, я не отдам тебе моей дочери, пока наша родина будет в опасности, но обещаю: первые дни мира ознаменуются твоим браком с Лодоиской».

Слова Пулавского не пропали даром — я понял, что мне предстоит исполнить священный долг. Серьезные соображения не заглушили моего горя, я не мог в одночасье забыть отца; не краснея скажу, что скорбь моих сестер, их сочувствие и дружба и сдержанные, но нежные ласки моей невесты произвели на мое сердце большее впечатление, чем патриотические призывы Пулавского. Я увидел, что Лодоиска до глубины души огорчена моей невосполнимой утратой, кроме того, она так же, как я, печалилась, видя, что жестокие события отдаляют день нашего союза. Ее сострадание смягчало мое горе.

Между тем король умер, и был созван сейм. В день его открытия, когда я хотел уже выйти из моего особняка, какой-то незнакомец пожелал говорить со мною без свидетелей. Едва мои люди отошли, как он порывисто бросился в мои объятия и нежно поцеловал меня. Это был П. Десять лет, что миновали со времени нашей разлуки, изменили его, но не так сильно, чтобы я не узнал друга моей юности; я признался, что меня удивило и обрадовало его неожиданное возвращение.

«Вы еще больше удивитесь, — заметил он, — когда узнаете, почему я приехал; я только что явился в Варшаву и сейчас же отправляюсь в сейм. Не слишком ли я самонадеян, рассчитывая на ваш голос?» — «На мой голос! Кому я должен отдать его?» — «Мне, мой друг». Он увидел мое изумление и с жаром продолжил: «Да, теперь не время рассказывать, как счастливо изменилось мое положение и почему оно позволяет мне питать столь высокие надежды 54. Достаточно сказать, что меня поддерживает большинство голосов и что напрасно двое более слабых соперников 55 собираются оспаривать у меня корону, которую я надеюсь получить. Ловзинский, — он снова обнял меня, — если бы вы не были моим другом, если бы я не уважал вас, может быть, я постарался бы ослепить вас блестящими обещаниями, я сказал бы, какие милости вас ждут, какие почетные должности вам предназначаются, какая блестящая и широкая стезя отныне будет для вас открыта; но мне незачем искушать вас, я постараюсь просто убедить. Грустно, и вы это понимаете не хуже меня, что наша ослабевшая Польша обязана своим спасением лишь разногласию трех держав, которые ее окружают; между тем желание обогатиться, растерзав и разделив нас, может в одно мгновение объединить наших врагов. Воспротивимся, насколько возможно, составлению рокового для нас триумвирата, неизбежным следствием которого станет раздел польских земель. Без сомнения, наши предки в более счастливые времена защищали свободу выборов, теперь же мы вынуждены уступить насущной необходимости. Россия будет поддерживать угодного ей короля: приняв ее кандидата, мы предупредим образование тройственного союза, который неизбежно повлек бы за собой нашу погибель, приобретем могущественного покровителя и с успехом противопоставим его прочим нашим врагам. Вот что заставило меня решиться. Я уступлю России часть моих прав только с целью сохранить самые существенные права нашей родины. Я лишь для того стремлюсь взойти на колеблющийся трон, чтобы укрепить его путем здравой политики; наконец, я изменю конституцию с единственной целью — спасти наше государство».