Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Мы отправились в сейм; я голосовал за П., и он действительно получил наибольшее число голосов, но Пулавский, Заремба 56 и их друзья высказались за эрцгерцога К. Спорам не было конца, и ни к какому решению собрание так и не пришло.

После заседания П. подошел ко мне; он предложил отправиться во дворец, который его тайные агенты приготовили для него в столице * . Мы заперлись с ним на несколько часов и снова заговорили о нашей еще не угасшей дружбе. Я сказал ему о моих близких отношениях с графом Пулавским и о моей любви к Лодоиске. На мое доверие он ответил еще большей откровенностью; он поведал, какие события подготовили его будущее величие и каковы его сокровенные чаяния, и я расстался с ним вполне уверенный, что им руководит не желание возвыситься, а стремление вернуть Польше ее древнее величие.

Во власти этих мыслей я поспешил к моему будущему тестю, сгорая от желания уговорить его присоединиться к партии моего друга. Пулавский большими шагами ходил по комнате дочери, которая, казалось, была взволнована не меньше отца.

«Вот, — сказал он Лодоиске, едва завидев меня, — вот человек, которого я уважал и которого вы любили! Он приносит нас в жертву своей слепой дружбе! — Я хотел было ответить, но граф продолжал: — Вы с детства были дружны с П.! Могущественная партия возводит его на трон; вы это знали, вы знали о его намерениях; сегодня утром вы подали за него голос, вы меня обманули и думаете, что ваш обман останется безнаказанным?» Я попросил его выслушать меня.

Граф нехотя умолк, но молчание его было недобрым. Я рассказал ему, что П., о котором я давно не имел никаких известий, приехал ко мне без всякого предупреждения.

Лодоиска с явным удовольствием слушала мои оправдания.

«Меня не проведешь, как легковерную женщину, — не сдавался Пулавский, — но все равно, продолжай. — Я передал ему наш короткий разговор с П. перед сеймом. — Вот каковы ваши планы! — воскликнул старик. — П. видит только одно средство исцелить несчастия своих сограждан — рабство. Он предлагает рабство, и потомок Ловзинских поддерживает его! И ко мне имеют так мало уважения, что пытаются вовлечь в этот бесчестный план! Неужели я потерплю, чтобы русские, прикрываясь именем поляка, управляли нашими землями? Русские, — повторил он с яростью, — будут править в моей стране! — Он стремительно приблизился ко мне. — Изменник, ты обманул меня и предал родину! Сейчас же покинь мой дом, или я силой вышвырну тебя вон!»

Сознаюсь вам, Фоблас, такое ужасное и незаслуженное оскорбление вывело меня из себя. В порыве гнева я схватился за шпагу, Пулавский с быстротою молнии также обнажил оружие. Его дочь в отчаянии бросилась между нами.

«Что вы делаете, Ловзинский?» Ее милый голос заставил меня опомниться, и в то же мгновение я понял, что навсегда потерял Лодоиску! Она отошла от меня и упала в объятия отца, который при виде моего горя не стал меня жалеть. «Да, изменник, — сказал он, — да, ты видишь ее в последний раз!»

Я вернулся домой; ужасные слова, произнесенные графом, непрерывно звучали в моих ушах. Интересы Польши, казалось мне, так тесно связывались с интересами П., что я не понимал, как мог я изменить моим согражданам, оказав услугу другу; однако приходилось или покинуть его, или отказаться от Лодоиски. Что делать? На что решиться? Я провел целую ночь в жестоких колебаниях и с наступлением дня отправился к Пулавскому, еще не зная, как поступлю.

Слуга, встретивший меня, сказал, что поздно вечером его господин уехал вместе с Лодоиской, распустив всех своих людей. Вы поймете, какое отчаяние охватило меня! Я спросил, куда направился Пулавский.

«Не знаю, — ответил слуга. — Могу только сказать, что вчера, едва вы ушли, мы услышали голоса в комнате дочери; еще дрожа от ужасной сцены, которая произошла между вами и графом, я осмелился прислушаться. Лодоиска плакала, отец осыпал ее оскорблениями, проклинал и говорил: “Тот, кто любит изменника, может сам изменить, неблагодарная! Я отвезу вас туда, где вы будете далеко от всякого соблазна”».

Мог ли я еще сомневаться в моем несчастье? Я позвал Болеслава, одного из моих самых верных слуг, и приказал ему разместить вокруг дворца Пулавского бдительных шпионов, которые сообщали бы мне обо всем, что там происходит, и следили за графом, если он вернется в столицу раньше меня; все еще не теряя надежды найти его в одном из ближайших имений, я пустился в путь.

Я объехал имения Пулавского, спрашивал о Лодоиске у всех встречавшихся мне путников, но тщетно. Потеряв неделю в бесполезных поисках, я вернулся в Варшаву. С немалым удивлением увидел я русскую армию, стоявшую почти под стенами города, на берегах Вислы 57.

Я вернулся в столицу ночью; дворцы магнатов сияли огнями, огромные толпы наполняли улицы, я услышал веселые песни, увидел, что на площадях вино льется рекой, и понял, что в Польше появился новый король.

Болеслав с нетерпением ждал меня. «Пулавский, — сказал он, — вернулся один через два дня после своего отъезда; кроме сейма, он нигде не бывал. Несмотря на его усилия, влияние России возрастало с каждым днем. В последний день выборов, то есть сегодня утром, П. получил почти все голоса; его готовы были избрать; Пулавский произнес роковое вето 58, в то же мгновение обнажилось множество сабель. Гордый воевода ***, которого Пулавский мало щадил на предыдущем сейме, первый бросился вперед и нанес ему страшный удар по голове. Заремба и другие поднялись на защиту друга, но все их усилия не спасли бы графа, если бы сам П. не встал на его защиту и не закричал, что он собственными руками убьет того, кто осмелится коснуться графа. Нападавшие отступили, но Пулавский терял кровь и силы; он впал в беспамятство, и его унесли. Заремба ушел, поклявшись отомстить. Никем не стесняемые, многочисленные сторонники П. сейчас же провозгласили его королем Польши. Пулавского перенесли во дворец, и он скоро пришел в себя; хирурги, осмотрев его рану, объявили, что она не смертельна, и тогда он, несмотря на боль и возражения друзей, велел подать карету. В полдень он уехал из Варшавы вместе с Мазепой 59 и другими недовольными. За ним следят и, вероятно, через несколько дней вам доложат, куда он скрылся».

Худших вестей я не мог и ожидать. Мой друг взошел на престол, но мое примирение с Пулавским стало теперь невозможным, и я, без сомнения, навсегда потерял Лодоиску. Я так хорошо знал ее отца, что опасался с его стороны самых крайних мер; настоящее меня пугало, я не осмеливался заглядывать в будущее, и мое горе до того угнетало меня, что я даже не пошел поздравить нового короля.

Тот из моих людей, которого Болеслав послал следить за Пулавским, вернулся на четвертый день; он проехал за графом пятнадцать миль, но у Зарембы, видевшего, что какой-то незнакомец постоянно следует за каретой, зародились подозрения. Вскоре четверо слуг графа, спрятавшихся за жалкой хижиной, напали на моего всадника; его отвели к Пулавскому. Граф, с пистолетом в руках, заставил моего слугу сказать, кто его послал.