Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Он меня перебил: «Ах, неужели ему я буду обязан жизнью?» — с этими словами он вскочил на лошадь и ускакал.

Примите и проч.

Париж, 15 октября 1786 г.

Мой дорогой шевалье, вы так давно нас покинули, но неужели к печали о нашей разлуке нам придется еще сетовать на ваше равнодушие? Неужели, покинув Францию, вы забыли ваших друзей? Почему вы не пишете даже человеку, на которого никогда не могли пожаловаться? Загладьте вашу вину передо мной и, если не хотите, чтобы я назвал вас неблагодарным, напишите мне о себе и о вашем семействе с первой же почтой.

Ходят слухи, что вы теперь заканчиваете мемуары. Я решил, что вам будет приятно узнать, что стало с людьми, о которых вы, конечно, часто упоминаете в истории ваших похождений.

Маркиза д’Арминкур, снедаемая безутешной печалью, одиноко живет в своем имении. Баронесса де Фонроз, страшно обезображенная, не выезжает из старого замка Виваре. Граф Розамбер был также вынужден покинуть свет. У графини родился ребенок в конце восьмого месяца после свадьбы. Де Розамбер, которого, несмотря ни на что, не покидает его жизнерадостность, смеясь, сообщает всем и каждому, что родившийся мальчик необычайно похож на мадемуазель де Брюмон. Он прибавляет, что отдал бы всё на свете за то, чтобы господин де Б., такой прекрасный физиономист, всмотрелся в личико этого ребенка и чтобы граф де Линьоль, от которого не ускользает ни одно душевное движение, пощупал пульс графини де Розамбер, когда при ней решаются помянуть Фобласа. Ла Флёр, слуга несчастной, имени которой я не стану называть, стал было лакеем ее вдовца, но обокрал своего господина; тот не любит воров, а потому передал его в руки правосудия; беднягу повесили у дверей дома графа. Жюстина четыре месяца тому назад вышла из Сен-Мартена, суровый образ жизни не сделал ее краше. Бедняжке не удалось устроиться лучше, и она поступила кухаркой и компаньонкой некой госпожи Лёблан, жены доктора из предместья Сен-Марсо; соседи уверяют, будто и госпожа, и служанка часто ездят магнетизировать больных на дому. Граф де Линьоль, которого ваш отец легко ранил, живет по-прежнему: у него, как и раньше, больше ума, чем силы. Тем не менее насмешники распустили слух, будто прошедшей весной он решился выпить остаток напитка, составленного доктором Розамбером, и целый день чувствовал желание снова жениться, но за такое короткое время ему не удалось найти ни одной несчастной, которая согласилась бы соединить с ним свою судьбу. Впрочем, вы, вероятно, знаете, что его шарады продолжают восхищать всю Европу. Маркиз де Б. жив-здоров, по-прежнему уверяет, что он добрый малый, однако приходит в бешенство, когда ему кажется, будто он видит физиономию, похожую на вашу. Он все еще доволен своим лицом и лишь временами сожалеет, что лишен возможности видеть лицо жены.

Прощайте, милый шевалье, с нетерпением жду вашего ответа и проч.

Варшава, 28 октября 1786 г.

Мой дорогой виконт, я глубоко благодарен вам за память. Вы прислали мне очень интересные вести. Так как вы изъявили любезное желание узнать, как проходит наша жизнь, спешу ответить. Вот уже год и три месяца мы живем в Варшаве во дворце графа Ловзинского, и эти год и три месяца пролетели как один день. Мой тесть пользуется величайшей благосклонностью монарха; мой отец, лучший из отцов, живет, наслаждаясь счастьем своих детей больше, чем своим собственным. Наша Аделаида недавно избрала себе супругом воеводу ***, молодого вельможу, которого я похвалю по заслугам, сказав, что он достоин моей сестры. Я стал отцом. Около четырех месяцев тому назад Софи подарила мне самого прелестного мальчика на свете. Моя Софи, лучшее украшение варшавского двора, с каждым днем делается всё прекраснее. Брак дарит мне такое блаженство, какого я никогда не испытывал во времена моих безумств.

Тем не менее пожалейте меня: я потерял родину и не могу служить ее армии. Мне придется, видимо, навсегда отказаться от положения, для которого я, казалось, был рожден. Все ухищрения медицины, все усилия моего разума не в силах прогнать навязчивый и дорогой мне призрак, частые явления которого терзают и завораживают меня. О маркиза де Б.! Неужели вы спасли меня от смерти и ушли в могилу только для того, чтобы беспрепятственно и постоянно следовать за вашим возлюбленным?

О, если бы только ее тень преследовала меня! Нет, мстительные боги осудили Фобласа на воспоминания еще более дорогие и страшные.

Когда в летнюю ночь поднимается южный ветер, когда молния рассекает тучи, а раскаты грома потрясают землю, я слышу зловещий бой часов, я слышу, как жестокий солдат равнодушно произносит: «Она там». Тогда, охваченный неизъяснимым ужасом, объятый безумной надеждой, я бегу к бушующим волнам; я вижу: посреди бурного потока бьется женщина, увы, женщина, которую я не могу ни спасти, ни забыть... О, пожалейте меня!

Но нет, у меня остается Софи. Не надо меня жалеть, лучше позавидуйте, но только помните, что люди пылкие и чувствительные, познав в юности бурю страстей, никогда не обретают на земле совершенного счастья.

В предисловии к последней части «Любовных похождений шевалье де Фобласа» Луве де Кувре настаивает на «французском облике» своего главного героя и романа в целом. Его произведение, содержащее отклики на различные веяния эпохи, ориентировано в первую очередь на французскую культурную и литературную модель, господствовавшую в Европе в XVII—XVIII веках. В основе этой модели — галантный идеал, определивший развитие так называемой «галантной литературы». Термин «галантная литература» представляется более адекватным, нежели более поздние, предложенные критикой понятия «классицизм», «литература рококо» и «литература барокко», чуждые языку того времени, к которому они прилагаются (см.: Viala 2008). В отличие от этих понятий, термины «галантный» и «галантность» являются наиболее распространенными при самохарактеристике французской культуры XVII—XVIII веков.

Галантный идеал формируется в середине XVII века, когда после окончания религиозных междоусобиц и подавления антиправительственных смут, вошедших в историю как Фронда, французская аристократия оказывается перед необходимостью по-новому самоутвердиться. Не отказываясь от своих воинских обязанностей, она уделяет особое внимание мирному времени, своему досугу, «умению жить» (savoir-vivre). Это «умение жить» означает прежде всего искусство жить в обществе, в котором должны царить гармония, умеренное веселье, единство всех членов. Идеалом общежития становится галантность, ранее, в эпоху Генриха IV, означавшая искусство обольщения, затем, сначала в салоне маркизы К. де Рамбуйе, а позднее под пером писательницы М. де Скюдери, обретшая значение изысканной учтивости, искусства обхождения, в первую очередь с дамами, и возведенная в ранг чисто французского отличительного качества. Приобрести это качество считалось возможным только при условии доступа в «хорошее общество», то есть посещения аристократических салонов и жизни при королевском дворе. Образцом галантности в эпоху ее расцвета и примером для подражания стал король Людовик XIV.