Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Он упал перед нами на колени, он хотел говорить, но не мог. Наконец слезы потекли из его глаз, рыдания прервали голос. Уиллис вскрикнул от радости: «Кончено! Он спасен. Он возвращен нам, говорю вам, он вернулся!»

Однако Фоблас чувствовал большую слабость. Опираясь на руку жены и руку Аделаиды, он медленно добрел до дома. Он прошел по мосту, не взглянув на реку, но вскоре повернул голову, посмотрел на рощу и сказал: «Прошу вас, имейте сострадание к остатку моей слабости, не уничтожайте эту могилу».

Только мы уложили его в постель, как он сразу заснул глубоким сном. Ваша прелестная дочь спасла всех нас.

18 мая 1785 г., 11 часов вечера

Он спал, не просыпаясь, тридцать шесть часов, а теперь, когда проснулся, всё, что он говорит и делает, полно смысла и чувства. Правда, время от времени он отдается страшным воспоминаниям, но одно слово его отца, одна ласка сестры, один взгляд жены заглушают уныние. Уиллис позволяет нам развлекать больного, но запрещает надоедать ему. Он даже приказывает иногда оставлять его наедине с печальными мыслями и не мешать выходить ночью. Доступ в рощу дозволен только Софи.

Сегодня вечером, в драматическую минуту, он спустился в сад и, не глядя на реку, стал медленно гулять по аллеям, а потом опять вошел в рощу. Софи уже поджидала его. «Иди сюда, любимый, мы будем плакать вместе». — «По правде говоря, этот памятник утешает мои печали, — сказал он, — но необходимо сделать надпись». — «Составим надпись, мой друг. У меня есть карандаш, диктуй, я запишу; потом мы велим выгравировать на камне все, что ты захочешь».

«Здесь покоится графиня де Линьоль.

Здесь покоится и маркиза де Б.

Обе они в одно и то же время любили одного молодого человека. Они обе в один день и почти в один час погибли трагической смертью. Обе стали жертвами одинаковой судьбы, похоронены в одной могиле, но оставили после себя разные сожаления.

Маркиза умерла двадцати шести лет, в полном расцвете своей красоты. Моя милая и очаровательная Элеонора, едва вступив в жизнь, тут же ушла. Когда она скончалась, ей было шестнадцать лет пять месяцев и девять дней, вместе с ней погиб и мой ребенок. Чем прогневило богов это невинное существо?

Пожалейте маркизу де Б.!

Плачьте горько о госпоже де Линьоль!

И, главное, плачьте об их несчастном возлюбленном, который пережил их».

«Любимый, но твоя Софи не умерла!»

«Я безумец, — воскликнул он, — вычеркни, вычеркни последнюю строчку!»

Мои дорогие дети вернулись вместе. Теперь Фоблас так крепко спит, точно всю предыдущую ночь не смыкал глаз. Прощайте, мой друг, вернитесь же, чтобы разделить с нами нашу радость.

P.S. Говорят, баронессу де Фонроз невозможно узнать. Уверяют, что собственное уродство приводит ее в безутешное отчаяние и поэтому она хочет навеки похоронить себя в старом замке в Виваре 64 . Эта женщина причинила мне много зла.

18 июня 1785 г., 10 часов утра

К нему вернулись его силы, его бодрость. Он поправился, но по-прежнему задумчив, печален и каждый вечер плачет у памятника.

Теперь, когда мне кажется, что случай, сильно напугавший меня, не оставил следов и не будет иметь печальных последствий, я расскажу, как на прошедшей неделе мой сын страшно всех нас встревожил. Весь день было очень жарко, а на закате собралась гроза. Услышав шум ветра, Фоблас пришел в волнение. Он с ужасом смотрел на тучу, а когда раздался первый удар грома, бросился к реке. К счастью, он сейчас же вернулся назад и позвал всех нас.

Он много плакал. Ночь прошла спокойно, и на следующий день, увидев моего сына, вы никогда не поверили бы, что накануне у него был такой сильный припадок.

Уиллис не обольщает меня пустыми надеждами. Он сказал, что, может быть, Фоблас всю жизнь будет испытывать волнение во время грозы. И доктор не советует нам возвращаться в Париж, так как, по его словам, при виде Королевского моста Фоблас, вероятно, снова впадет в то ужасное состояние, из которого мы с таким трудом вывели его.

Не возвращаться в Париж! Где же мы будем жить? В моей провинции или в Варшаве? Мой друг, мне стоит серьезно подумать о предложении, которое вы сделали в последнем письме. Но неужели мне придется покинуть землю моих отцов и вместе с детьми поселиться в вашей стране? Прошу вас, дайте мне время подумать... А пока, мой дорогой Ловзинский, позвольте вас поздравить с тем, что наконец вам возвратили всё — милость короля, имя, имения и должности. Болеслав и ваши сестры в восторге, они только и говорят, что о скором воссоединении с вами. Я отлично понимаю, что, если решу остаться во Франции с Аделаидой, мне придется отказаться от сына, потому что вы никогда не согласитесь жить в разлуке с дочерью Лодоиски. Знаю, Аделаида, с ее умом, богатством и красотой, повсюду найдет хорошую партию, но покинуть Францию, наше древнее имя, покинуть могилы отцов... Дайте мне время подумать...

Позавчера я невольно огорчил моего несчастного сына; вы, вероятно, помните богатый ларец, который Жасмен передал нам в день страшной катастрофы. Верный слуга, храня секрет, не сказал мне, чей он и откуда. Так вот, я показал его моему сыну, и он залился слезами. Драгоценности принадлежали Элеоноре. О, как я жалел, что не догадался об этом раньше. Фоблас перецеловал все, что лежало в маленьком ларце, а потом с большим волнением сказал: «Жасмен, отвези это сейчас же графу де Линьолю. Скажи, что я оставил себе только одну вещицу, самую скромную, но самую дорогую для меня. Скажи, что капитан будет трусом, если не явится и не потребует у меня обручальное кольцо его мнимой невестки».

Может быть, это был удобный момент, чтобы все-таки передать сыну наглую и дикую картель 65 капитана? Но я побоялся опять взволновать чересчур пылкого молодого человека.

Я только сейчас узнал, что маркиза д’Арминкур серьезно заболела и слегла во Франш-Конте. Боюсь, что печаль ее убьет. Бедная женщина! Она обожала свою племянницу, и положа руку на сердце графиня того стоила. Я не скажу Фобласу, какая опасность грозит старушке: достаточно того, что он винит себя за гибель племянницы.

Уиллис признал, что, дабы излечить от меланхолии бедного пылкого юношу, необходимо занять его чем-то таким, что сначала заставит его сосредоточиться на своей печали, а потом развеет ее. Он посоветовал ему написать историю своей жизни. Ваша дочь согласилась на это, я также, но с тем условием, что рукопись никогда не будет опубликована * .

Вчера Уиллис уехал в Лондон; он не хотел принять никакого вознаграждения, но я уговорил его дать мне бумажник и положил туда мой пятилетний доход в банковых билетах. В подобном случае человек может пожалеть, что он не в десять раз богаче. «Счастливого пути, Уиллис, вы увозите с собой благословения целой семьи и когда-нибудь заслужите благодарность целой нации» ** .