Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Она не дала мне договорить:

— Безжалостные боги, торжествуйте: вы отомстили. Я схожу в могилу с проклятием Фобласа!

Она упала на постель, она скончалась.

Когда я прошел в соседнюю спальню, в которой доктора окружали графиню, один из них сказал, обращаясь к своим собратьям:

— Зачем раздевать ее при всех, зачем напрасно нарушать приличия? Ее нельзя спасти: она умерла 59.

Таким образом почти в одно мгновение меня сразили два смертельных удара, и я опять потерял сознание. Как жестоко было вернуть меня к жизни! Да, моя Софи, если бы теперь мне предложили: умереть и, значит, расстаться с тобою или хотя бы на один час вернуться к тому страшному времени (о Софи, пойми, что я перенес), я сказал бы, что хочу расстаться и с тобой, и с жизнью...

3 мая 1785 г.

Я в восторге, мой друг, что ваш король, справедливый в своем милосердии, призвал вас на родину и намеревается оказать протекцию в возврате ваших должностей и имений. Однако в какое мгновение вы покинули меня! Если бы не ваша дочь и моя Аделаида, я не вынес бы горестей, обрушившихся на меня.

Я вам уже говорил, что его продержали десять дней в Венсеннском замке 60, а затем, по моей просьбе, перевели в дом для умалишенных в Пикпюсе 61. Теперь над несчастнейшим из отцов наконец сжалились. Мне позволили забрать сына домой и ухаживать за ним. Я только что съездил в Пикпюс. Боже, в каком состоянии я нашел моего бедного ребенка! Я увидел его почти нагого, в цепях, с телом, покрытым синяками, с исцарапанными руками, окровавленным лицом и бешеным взглядом. Он не кричал, а только страшно выл.

Он не узнал ни меня, ни Аделаиды, ни даже Софи. Он совершенно безумен, и его безумие ужасно. Он видит только страшные картины, он говорит лишь о могилах и убийцах.

Вот плод моей преступной слабости!

Я с минуты на минуту жду из Лондона знаменитого целителя душевных болезней. Говорят, что, если доктор Уиллис 62 не вылечит моего сына, ему уже никто не поможет! О, пусть он вернет мне Фобласа и возьмет все, что я имею.

По крайней мере, с моего сына снимут теперь цепи. Я велел обить матрацами целую комнату, и шесть человек будут день и ночь сторожить его. Но, может, и шести человек будет мало? Только что он в припадке бешенства раздавил зубами, точно ломкое стекло, серебряное блюдо, на котором ему подали обед. Он таскал за собой по всей комнате изумленных сторожей. Если бешенство продлится еще несколько дней, мой сын погибнет и я вместе с ним.

Только вчера ваши милые сестры вернулись из Бриара и заняли помещение рядом с комнатами их племянницы. Их племянница! Что сказать о ней? Она печалится так же, как я.

Прощайте мой друг, заканчивайте ваши дела и возвращайтесь поскорее к нам.

4 мая 1785 г., полночь

Уиллис приехал прошлой ночью. Все утро он вместе со сторожами сидел со своим больным. В два часа он сказал, что моему сыну пустят кровь, а затем для первого испытания придется ему опять надеть цепи. Итак, несчастного снова заковали. Из предосторожности, оказавшейся очень благоразумной, Уиллис пожелал, чтобы сторожа остались в комнате. Когда всё было готово, в шесть часов вечера, Софи вошла к нему.

Он пристально смотрел на нее в течение нескольких минут, не произнося ни слова, но его лицо постепенно успокаивалось, взгляд смягчался. «Наконец и вы, — сказал он, — я вижу вас снова, мне вас возвратили! О мой великодушный друг, подойдите, подойдите же».

Софи в восторге бросилась к нему, раскрыв объятия.

«Берегитесь, не подходите!» — закричал доктор, а мой сын сейчас же повторил:

«Берегитесь, не подходите! Да, моя прелестная маменька, берегитесь! Жестокий маркиз только и ждет этого мгновения, чтобы поразить вас. Но вы со мной, какое счастье! Я думал, что вы умерли. Я видел глубокую рану под сердцем».

Тогда дрожащая Аделаида подошла и стала рядом с Софи, подруги поддерживали друг друга.

«А вот и ты, детка! — воскликнул он очень ласково. — Ты пришла ко мне вместе с твоей госпожой? Говори, Жюстина, говори же. Я всегда видел тебя такой веселой, почему же теперь ты так печальна? Но что это: кажется, тут и мадемуазель де Брюмон? Да, сюда явилась тень, чтобы пугать меня!»

Уиллис сказал моей дочери: «Уйдите».

Внимательный больной повторил: «Конечно, уйдите, и вы, маркиза, уходите, приближается роковой час. Баронесса знает, что вы здесь, и ваш жестокий муж... У меня нет оружия, он может убить вас. Уйдите, великодушный друг... Но погоди, прежде отдай мне мою Элеонору, отдай ее мне, коварная, отдай! Иначе я растерзаю тебя собственными руками».

Софи убежала; я показался слишком рано. Завидев меня, он закричал ужасным голосом:

«Капитан, ты пришел, чтобы отнять у меня твою сестру и убить ее. Погоди!»

Он с такой силой рванулся, что разорвал цепь. Если бы я не скрылся, если бы сторожа не помешали ему бежать за мной, несчастный в бешенстве убил бы собственного отца.

Я, Аделаида и Софи сидели и слушали в соседней комнате. Казалось, он несколько успокоился, но в конце дня у него появились признаки сильной тревоги, которая все возрастала по мере того, как темнело. Наконец тоном, заставившим нас вздрогнуть от ужаса, он очень внятно произнес следующие слова: «Ветер бушует... небо пылает... воды ревут, какой гром... Девять часов... Она там!»

Он хотел выбежать из комнаты, сторожа опять удержали его.

«Отпустите! Не видите, она показалась над водой! Варвары, вы хотите, чтобы и мать, и ребенок погибли! И вы тоже, отец, сестра и Софи, вы тоже хотите помешать мне спасти ее? Вы осудили ее на смерть. Вы сговорились. Но я спасу ее, вопреки всем вам».

Сторожа с трудом сдерживали его. Около четверти часа он вырывался из их рук, страшная лихорадка придавала ему необычайную силу; когда же она внезапно оставила его, он упал почти без движения. Теперь он спит, но каким сном! Ясно, что ужасные видения мучают его. О, мой сын, мой дорогой сын! Будь справедлив, суровый Бог, разве не достаточно он наказан?

Я только что долго разговаривал с Уиллисом и очень доволен тем лечением, которое он собирается провести. Надо ждать и верить, что искусство медика спасет больного, все мы надеемся на знаменитого врача.

6 мая 1785 г., 10 часов вечера

Я нашел в Дюньи, недалеко от Бурже, в трех льё от Парижа, дом, как мне кажется, отвечающий желаниям Уиллиса. Его окружает большой английский сад, через который течет почти всегда спокойная, довольно широкая, но неглубокая река. Ее берега утопают в зелени тополей, плакучих ив и кипарисов. С первого взгляда кажется, будто эта обитель печали создана, чтобы вызывать тяжелые воспоминания. Но красота местности, ее спокойствие и чистый воздух должны смирять кипучие страсти и располагать душу к тихой меланхолии. Сегодня утром мы все переехали в Дюньи.