Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— О том и речь, Жюстина, мне и двух будет мало!

Я попытался обнять ее, и на этот раз она оборонялась, отступая. Позади нее оказалась моя кровать, и она упала на нее навзничь. К несчастью, правда, вполне предсказуемому, я тоже потерял равновесие.

Через несколько минут Жюстина, неторопливо приводя себя в порядок, со смехом спросила меня, что я думаю о той маленькой шутке, которую она сыграла с маркизом.

— О какой шутке, малышка?

— Помните записку на его спине? Что скажете?

— Шутка очаровательна и почти так же хороша, как та, которую мы сейчас сыграли с маркизой. Да, кстати, что она велела передать мне?

— Моя госпожа вас ждет.

— Она меня ждет? Ах, я бегу.

— Он готов лететь, а куда? Куда спешите вы?

— Не знаю.

— Глядите, как он скоро забыл меня!

— Жюстина... Видишь ли...

— Я вижу, что вы настоящий распутник...

— Помиримся, Жюстина, возьми луидор и подари мне поцелуй.

— Охотно принимаю одно и дарю другое. Вы прелестный молодой человек, красивый, веселый и щедрый! О, какой успех вы будете иметь в обществе! Идемте же! Ступайте за мной на некотором расстоянии. Я войду в лавку, рядом с ней ворота, вы увидите, что они приоткрыты; быстро проскользните в них, привратник спросит, кто там, отвечайте: «Амур» — и поднимайтесь на второй этаж; там, на маленькой белой дверке, вы увидите слово «Пафос» 66, откроете дверь вот этим ключом и войдете... вам недолго придется ждать!

Перед уходом я позвал Жасмена, приказал ему снять нашу ливрею, переодеться в неприметное платье и объявить господину дю Портаю, что его сын не вернется к ужину.

Жюстина торопилась, я последовал за ней, она вошла к модистке, я бросился в ворота. «Амур!» — громко крикнул я привратнику и через мгновение был уже у «Пафоса». Я открыл дверь, и то, что я увидел за ней, показалось мне достойным божества, которому там поклонялись. Множество свечей разливало мягкий свет, я увидел очаровательные картины, изящную и удобную мебель, а в глубине золоченого алькова, заставленного зеркалами, кровать, черные атласные покрывала которой должны были чудесным образом оттенять белизну тонкой и нежной кожи. В эту минуту я вспомнил, что обещал дю Портаю не видеться больше с маркизой, но, как легко догадаться, было уже слишком поздно.

Дверь, не замеченная мною, отворилась, вошла маркиза. Я бросился к ней, покрыл ее поцелуями, подхватил на руки, отнес в альков, уложил на мягкую постель и погрузился вместе с ней в нежное наслаждение.

Все это заняло несколько мгновений. Маркиза опомнилась одновременно со мной. Я спросил, как ее здоровье.

— Что такое? — удивилась она.

— Моя дорогая маменька, как вы себя чувствуете?

Она расхохоталась.

— Я подумала, что ослышалась; это «как вы себя чувствуете» — прелестно! Если бы я была больна, думаю, вам следовало бы спросить об этом немного раньше. Или вы думаете, что такое лечение способствует выздоровлению? Мой дорогой Фоблас, — прибавила она, нежно целуя меня, — вы очень пылки и нетерпеливы.

— Моя дорогая маменька, это потому, что сегодня я знаю гораздо больше, чем три дня назад.

— Плутишка, так вы боитесь забыть мои уроки?

— О да!

— О да! — передразнила она меня и добавила еще один поцелуй. — Я вам верю, господин повеса. Но обещайте, что будете повторять пройденное только со мной и ни с кем другим.

— Обещаю, маменька.

— Вы клянетесь быть мне верным?

— Клянусь.

— Всегда?

— Да, всегда.

— Но скажите мне, неблагодарный, почему вы так опоздали?

— Меня не было дома, я обедал у господина дю Портая.

— У господина дю Портая? Он говорил с вами обо мне?

— Да.

— Надеюсь, вы были благоразумны?

— Да, маменька.

Она заговорила очень серьезно:

— Вы сказали, что я обманулась, как маркиз?

— Да, маменька.

— И что я все еще обманута? — продолжала она дрожащим голосом, но в то же время нежно целуя меня.

— Да, маменька.

— Прелестное дитя! — воскликнула маркиза. — Значит, мне суждено обожать тебя?

— Да, если вы не хотите быть неблагодарной!

Она осыпала меня ласками, но кое-что еще продолжало беспокоить ее.

— Так вы уверили господина дю Портая в том, что я считаю вас... девушкой? — краснея, спросила маркиза.

— Да.

— Значит, вы умеете лгать?

— Разве я солгал?

— Мне кажется, этот шалун смеется над своей маменькой!

Я притворился, будто хочу уйти, но она удержала меня.

— Сейчас же просите прощения, сударь.

Я повиновался, как должен повиноваться мужчина, уверенный, что сумеет добиться прощения. Мы слились в жарких объятиях, и мир был заключен.

— Вы больше не сердитесь? — спросил я маркизу.

— Конечно нет, — ответила она, смеясь. — Разве влюбленная женщина может сердиться, когда у нее просят прощения таким манером?

— Дорогая моя, я провожу с вами столь сладостные мгновения, а знаете ли вы, кому я этим обязан?

— Странно, неужели вы думаете, что нужно благодарить кого-нибудь, кроме меня?

— Конечно странно, и тем не менее это так.

— Объяснитесь, милый друг.

— Я не знал, какое счастье вы мне приготовили, и еще был бы у господина дю Портая, если бы ваш милейший муж не явился с визитом...

— К господину дю Портаю?

— И ко мне.

— Он видел вас у дю Портая?

Я рассказал моей прекрасной возлюбленной все, что произошло во время визита маркиза. Она с трудом удерживалась от смеха.

— Бедный маркиз, — сказала госпожа де Б., — он родился под недоброй звездой и как будто нарочно ставит себя в смешное положение. Как только замужняя женщина полюбит другого, ее счастью приходит конец — муж превращается в дурака.

— Милая, вас трудно пожалеть, по-моему, в этом случае несчастен только муж.

— Видите ли, — ответила она уже серьезно, — женщина всегда страдает, когда ее муж унижен.

— Конечно страдает, но, мне кажется, иногда и пользуется этим...

— Фоблас, вас стоит поколотить... Однако вам нужно ехать ужинать с маркизом, а у вас нет платья. И неужели вы так скоро расстанетесь со мной?

— Постараюсь задержаться как можно дольше, дорогая.

— Вы можете одеться здесь.

Она дернула сонетку и вызвала Жюстину.

— Сходи за одним из моих платьев, — велела она горничной, — нам нужно одеть мадемуазель.

Я закрыл дверь за Жюстиной, которая, уходя, слегка шлепнула меня по щеке; к счастью, маркиза ничего не заметила.

— Милая маменька, вы уверены, что ваша горничная не проболтается?

— Уверена, мой друг. Я дам ей за молчание больше денег, чем она получила бы за сплетни. Я не могла вас принять у себя, надо было или отказаться от желанного свидания, или решиться на неосторожность. Мой дорогой Фоблас, я не колебалась... Дитя мое, не первый раз ты толкаешь меня на безумства.

Она взяла мою руку, поцеловала и прикрыла ею свои глаза.