Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Часть ночи прошла в тревоге и беспокойстве. Наконец я заснул с надеждой увидеть назавтра Софи, и ее образ услаждал мои сновидения. Любовь, сообщница моих желаний, соблаговолила послать мне долгий сон. Я проснулся поздно и весьма огорчился, узнав, что меня не будили, потому что отец с утра ушел из дому и обещал вернуться только вечером. Я предавался отчаянию, думая, что мне не суждено сегодня навестить сестру, когда в комнату вошел господин дю Портай. Он с большой теплотою спросил, понравилась ли мне столица, и я уверил его, что больше всего на свете боюсь покинуть Париж. Господин дю Портай объявил, что подобное огорчение мне не грозит, так как отец, стремясь дать хорошее воспитание своему единственному наследнику и зорко следить за жизнью любимой дочери, решил остаться в Париже на несколько лет, он желает вести в столице жизнь, соответствующую его положению, и задумал снять подходящий особняк. Эти добрые вести настолько меня обрадовали, что я не мог скрыть волнения от приятеля отца. Господин дю Портай умерил мои порывы, сообщив, что барон уже подыскал мне добропорядочного гувернера и нанял верного слугу. В ту же минуту доложили о приходе господина Персона 11.

В комнату вошел маленький человечек, худощавый, иссиня-бледный. Его внешность вполне оправдывала ту вспышку негодования, которую вызвало у меня его назначение. Он подошел с важным и напыщенным видом, потом заговорил медленно и слащаво:

— Сударь, ваша наружность... — Довольный началом, он запнулся, приискивая, что бы еще сказать. — Ваше приятное лицо отражает ваш характер.

На этот комплимент я ответил очень сухо. Лишенный счастья видеть Софи, я находил только одно удовольствие — думать о ней, а этот противный аббат 12 пришел и отнял у меня единственное утешение. Я решил вывести его из себя и в тот же день исполнил свое намерение.

Вечером отец соблаговолил подтвердить мне слова дю Портая. При этом он заявил, что отныне я буду выходить из дома не иначе, как в сопровождении гувернера. Он также дал понять, что впредь мне следует быть деликатнее с Персоном. Положение мое осложнилось, но моя любовь, раздраженная препятствиями, казалось, вместе с ними только росла. Я уже обладал довольно обширными познаниями в науках, и моему самонадеянному гувернеру выпал нелегкий труд. К счастью, во время первых же уроков я заметил, что ученик и учитель стоят друг друга.

— Господин аббат, — сказал ему я, — вы такой же хороший учитель, как я радивый ученик. Зачем нам стеснять друг друга? Поверьте, лучше оставить книги, мы без толку станем чахнуть над ними... Поедем лучше в монастырь к моей сестре, и, если Софи де Понти выйдет в приемную, вы увидите, как она хороша.

Аббат хотел было рассердиться, но я воспользовался тем преимуществом, которое имел над ним, и продолжил:

— Насколько я вижу, выходить вы не любите. Что ж, останемся дома, но сегодня вечером я объявлю барону о своем горячем желании продвинуться в науках и о полном невежестве человека, который взялся меня учить; если вы возьметесь это отрицать, я попрошу отца лично проэкзаменовать и меня, и вас.

Мои доводы устрашили аббата, и он, скривившись, взял тросточку и свою жалкую шляпу. Мы поспешили в монастырь.

Аделаида вышла в приемную со своей гувернанткой Манон, которая служила еще нашей матери и вырастила нас. Я попросил Манон уйти, и она сейчас же исполнила мою просьбу; оставался только проклятый гувернеришка, от которого невозможно было избавиться. Сестра посетовала, что ее несколько дней никто не навещал; я с удивлением услышал, что барон в последний раз был у нее вместе со мной. Мы решили, что отец забыл о любимой дочери из-за каких-то неотложных дел.

— Но вы, братец, — сказала Аделаида, — что вам мешало все эти дни? Не сердитесь ли вы на вашу сестру и ее подругу? Это было бы неблагодарностью с вашей стороны. Мадемуазель де Понти сегодня нет. Приходите завтра и, главное, не будьте столь рассеянны, как в прошлый раз. Тогда Софи постарается помирить вас со своей гувернанткой, которая еще не простила вам вашей оплошности.

Я сказал сестре, что она должна уговорить господина аббата отпустить меня, так как мой наставник думает только об уроках. Аделаида, полагая, что я не шучу, обратилась к моему воспитателю с горячими просьбами, которые я всячески поддержал. Он снес наши насмешки спокойнее, чем я ожидал. Когда я напомнил, что нам пора уходить, он вдруг заявил, что у нас есть еще время, и его любезность поразила и порадовала меня.

Отец ждал меня у дю Портая, чтобы отвезти в очень красивый дом, который он снял в Сен-Жерменском предместье 13. В тот же вечер я поселился в отведенных мне комнатах. Там я познакомился с Жасменом, слугой, о котором говорил дю Портай. Этот высокий пригожий парень понравился мне с первого взгляда.

«Не сердитесь ли вы на вашу сестру и ее подругу? Это было бы неблагодарностью», — сказала Аделаида. Я раз сто повторил себе этот упрек, придумывая для него тысячи объяснений. Значит, обо мне говорили, меня ждали, хотели видеть. До чего длинной показалась мне ночь, до чего томительным — утро! Какая мука слышать бой часов и быть не в силах ускорить наступление минуты, которая приблизит тебя к любимому созданию!

Наконец желанный миг настал: я увидел сестру, а главное — Софи, не менее красивую и еще более привлекательную, чем в первый раз 14. Теперь даже ее простой наряд казался мне изысканным и обольстительным. В этот мой визит я подробно разглядел все ее прелести, и наши взгляды не раз встречались, покуда я предавался этому упоительному занятию. Я восхищался ее длинными черными волосами, составлявшими резкий контраст с ослепительно белой и гладкой кожей, ее изящной хрупкой талией, которую мог бы обхватить пальцами рук, очарованием, наполнявшим все ее существо, крошечной ножкой, значения которой я тогда не понимал 15, но особенно — чудными глазами, словно говорившими: «Ах, какой любовью мы одарим того счастливца, что сумеет нам понравиться!»

Я сказал Софи де Понти комплимент, вероятно тем более лестный, что она не могла не почувствовать его искренности. Поначалу разговор был общим, в него вмешалась гувернантка Софи; я заметил, что к старухе относятся ласково и что она любит поболтать, и потому назвал ее глупые россказни милыми. Между тем Персон разговаривал с моей сестрой, а я нашептывал Софи любезности и задавал ей разные вопросы. Старуха продолжала рассказывать нелепые истории, которых никто уже не слушал. Наконец она поняла, что говорит сама с собой, и, резко встав, обратилась ко мне:

— Сударь, вы просили меня начать рассказ, а сами не слушаете, это очень невежливо.

Софи на прощание бросила мне в утешение нежный взгляд. Послышался грохот колес. Приехал барон. Он вошел, и Аделаида стала сетовать, что он редко навещает ее. Отец вынужден был оправдываться, заверяя, что убранство нового дома доставляет ему много хлопот. Он просидел несколько минут с озабоченным видом, потом в нетерпении поднялся, и мы вместе поехали домой.