Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

У дверей нашего дома стоял блестящий экипаж. Швейцар доложил барону, что «толстый черный каспадин» ждет его более часа и что к нему только что приехала « квасивая тама » 16. Отец явно обрадовался и удивился; он торопливо пошел вверх по лестнице, а когда я хотел подняться вместе с ним, попросил меня отправиться в мои комнаты. Жасмен, у которого я спросил, знает ли он «толстого черного каспадина» и «квасивую таму », ответил отрицательно. Все это заинтриговало меня; кроме того, мне стало досадно, что у отца появилась тайна. Я подошел к окну, выходившему на улицу. Очень скоро показался толстый господин, весь в черном; он говорил сам с собой и, по-видимому, был очень весел. Через четверть часа молодая дама легко впорхнула в экипаж; барон, гораздо менее проворный, хотел вскочить за ней столь поспешно, что чуть не сломал себе шею. Я испугался, но хохот, донесшийся из кареты, вполне успокоил меня. Меня поразило, что отец, по натуре раздражительный, не выказал ни малейшей досады. Он спокойно сел в карету, выглянул наружу и, заметив меня в окне, несколько смутился. Я слышал, как он приказал слугам передать мне, что он уехал по делам и что я могу не ждать его к ужину. Я поделился своим изумлением с Жасменом, который, по-видимому, заслуживал доверия. Он осторожно расспросил людей барона. И в тот же вечер я узнал, что мой отец начал ходить в театр и читать газеты. Кроме того, он завел себе любовницу из Оперы 17 и нанял управляющего по объявлению! 18 Я решил, что барон очень богат, раз взвалил на себя такое двойное бремя. Впрочем, подобные размышления не слишком занимали меня. Я любил и надеялся понравиться, а что еще нужно на заре юности?

Я стал часто бывать у сестры. Софи де Понти почти каждый раз выходила вместе с ней. Старая гувернантка больше не сердилась, потому что я давал ей возможность рассказывать свои истории до конца, кроме того, Аделаида время от времени делала ей подарки. Персон перестал быть суровым наставником, стремившимся, как большинство его собратьев, учить тому, чего сам не знает. Он был, как и многие другие, простым и недалеким педантом, всегда тщательно причесанным, аккуратно одетым, и не отличался строгой моралью. При женщинах он старался выказывать глубокую ученость, говоря с мужчинами, еле касался поверхности вопросов. Теперь он стал столь же мягок и уступчив, насколько раньше казался непреклонным и суровым; он предупреждал все мои желания и, когда я предлагал посетить монастырь, спешил туда так же, как я.

Тем временем отец предавался шумным столичным удовольствиям и принимал у себя множество гостей. Женщины ласкали меня. Со мною кокетничали, хотя я этого не понимал. Одна вдова хотела испытать на мне силу своих поблекших прелестей; она строила из себя девочку и жеманилась. Мне было невдомек, что значат все эти маневры, и, кроме того, во всем мире для меня существовала одна Софи. Невинная и чистая страсть сжигала меня; я еще не догадывался, что на свете существует совсем другая любовь.

Четыре месяца я почти ежедневно виделся с Софи, мы так привыкли быть вместе, что уже не могли обходиться друг без друга. Известно, что любовь, когда мы еще не признаемся в ней сами себе или стараемся скрыть, придумывает ласковые прозвища, заменяя ими более нежные слова, которые она подразумевает и которых ждет. Софи называла меня своим юным кузеном, а я ее — милой кузиной. Наша взаимная нежность сквозила в каждом поступке, светилась в каждом взгляде; наши уста еще не решались сказать о ней вслух, а сестра или ничего не знала, или хранила тайну своей подруги. Слепо отдаваясь первым влечениям природы, я не понимал их истинной цели. Я был счастлив, разговаривая с Софи, счастлив, слыша ее голос. Я изредка целовал ее ручку, но желал большего и сам не знал, чего именно. Близилось мгновение, когда одной из самых обворожительных женщин столицы суждено было рассеять окружавший меня мрак и посвятить в сладкие тайны Венеры.

Пришла шумная пора безудержных развлечений. Мом 19 повелел начать танцы; наступили дни карнавала 20. Молодой граф де Розамбер, который в течение трех месяцев был моим товарищем во всех экзерсисах 21 и пользовался расположением барона, уже несколько дней бранил меня за то, что я веду жизнь слишком тихую и уединенную. Неужели в мои года подобает заживо хоронить себя и не бывать нигде, кроме монастыря? И кого я там вижу? Сестру! Не пора ли мне выйти из детства, которое желают продлить до бесконечности? Не пора ли наконец появиться в свете, где меня благодаря моей наружности и уму примут весьма благосклонно?

— Я хочу, — прибавил он, — завтра же отвести вас на блистательный бал в собрании 22, я непременно бываю там четыре раза в неделю, и вы наконец увидите хорошее общество.

Я еще колебался.

— Застенчив, точно девица, — продолжал граф. — Или вы боитесь за вашу честь? Оденьтесь в женское платье: прикрытая одеждами, которые вселяют уважение, ваша честь будет под хорошей защитой.

Я засмеялся, сам не зная почему.

— Право, — настаивал граф, — дамский костюм вам очень пойдет. У вас тонкие черты и нежное лицо, едва осененное пушком; это будет прелестно!.. И потом, я хочу подразнить одну особу... Шевалье 23, оденьтесь в женское платье: мы позабавимся... Это будет восхитительно!.. Вот увидите, увидите!

Предложение переодеться мне понравилось, но прежде всего мне хотелось показаться в дамском платье Софи. На следующий день ловкий портной, предупрежденный графом, принес мне одну из тех амазонок, что носят англичанки 24, когда ездят верхом. Изящный парикмахер причесал меня и прикрыл волосы белой касторовой шляпкой 25. Я прошел к отцу; заметив меня, он направился ко мне со встревоженным лицом, потом внезапно остановился.

— Ну и ну! — засмеялся он. — Мне показалось, что вошла Аделаида.

Я заметил, что он мне льстит.

— Нет, я в самом деле принял вас за Аделаиду и удивился, как это она без дозволения покинула монастырь и явилась сюда в таком странном наряде! Только не вздумайте возгордиться приятной наружностью — главное мужское достоинство не в этом.

В комнате был дю Портай.

— Барон! — воскликнул он. — Как можно...

Мой отец как-то странно посмотрел на друга, и тот умолк.

Отец сам предложил поехать в монастырь. Аделаида не сразу узнала меня. Барон, восхищенный моим сходством с сестрой, осыпал нас ласками и целовал то Аделаиду, то меня. Между тем сестра каялась в том, что пришла в приемную одна.