Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

И вот, хотя из палатки не распространялся теперь по округе обольстительный запах свиного или гусиного жареного сала, к ней, как и некогда, плотной чередой тянулись люди. Они приходили сюда не для того, чтобы купить кусок аппетитного жаркого, и не за пуговицами — нет, мы вовсе не хотим сказать, что Петршичек мало их продал, напротив, торговля его шла вполне успешно, — а в надежде получить хороший совет.

Хозяйка «Барашка» превозносила Петршичков ум до небес не с единственной целью ободрить его; она говорила сущую правду, утверждая, что для Петршичка не существует ничего непознаваемого и недоступного его пониманию. Всякий, кто узнал его поближе, безусловно подписался бы под этим суждением, но с особенным восторгом сделали бы это господа пражские ученики, в глазах которых Черный Петршичек с Конского рынка занимал второе место после господа бога. Они первыми открыли его необыкновенные способности помогать людям, попросту говоря — выпутываться из беды, и первыми начали в полную меру этим его даром пользоваться, разнося славу Петршичка во все концы королевского града Праги. Они были также главными поставщиками товара, то есть пуговиц, которые дозволенным и недозволенным способом срезали со своих и чужих полукафтанов и блуз, уверяя Петршичка, будто находят их на улицах, когда разносят товар или бегут по какому-нибудь поручению. Дела между ними и покупателем не ограничивались единственно торговыми интересами; то одна, то другая сторона заведет, бывало, речь о чем-нибудь постороннем, не касающемся пуговиц. В этих случаях Черный Петршичек высказывал мнения столь глубокие, давал советы столь неоценимые, что тем, кто прислушивался к его словам, всегда везло, а тех, кто пропускал все мимо ушей, непременно постигали неудачи.

Весть о мудром Петршичке проникла из этого круга выше, в среду подмастерьев, откуда распространилась между кухарок и служанок, а через них достигла слуха господ. Спустя короткое время все в Праге единодушно утверждали, что один только Черный Петршичек с Конского рынка может дать самый верный совет именно в самых затруднительных и даже щекотливых жизненных обстоятельствах. Так что кому хотелось распутать некий узел, добраться до сути вещей, тот непременно обращался к нему, запасшись прежде старыми пуговицами, поскольку иной платы этот удивительный человечек не принимал.

Частенько поэтому случалось, что с наступлением вечерних сумерек, когда ставень палатки уже давно был опущен, раздавался стук в узкую черную дверь. Девица, закутанная в дорогую шелковую шаль, либо господин, чуть не до макушки поднявший воротник роскошной шубы, осторожно проскальзывали в жилище Черного Петршичка, который, варя себе к ужину картошку на очаге, озаренный его пламенем, не одному из этих поздних таинственных посетителей казался подлинным волшебником, в ту самую минуту приготовляющим свои чудодейственные снадобья.

Черный Петршичек от темна до темна просиживал за своим прилавком, огражденным прочной железной решеткой от возможных посягательств тех, кто любит покупать бесплатно. Целыми днями он только тем и был занят, что начищал старые пуговицы. Он умел сообщить им такой удивительный, поистине волшебный блеск, что стоило проходящим мимо крестьянам взглянуть на них, как они уже не могли оторвать от прилавка очарованных взоров. Они тут же вступали в торг и отдавали за Петршичковы пуговицы столько же, сколько в лавке отдали бы за новые.

Посредством чего он добивался, чтобы они производили такое поразительное впечатление, чем их натирал, он никому не желал рассказывать, даже хозяйке «Барашка», а уж это что-нибудь да значило. Он с младых лет привык поверять ей свои мысли, она была самой близкой приятельницей его матери. В свою очередь и она ни к кому не питала такого доверия, как к Петршичку, большего даже, чем к патеру Йозефу, хотя сей господин был человеком весьма почтенным и рассудительным и к тому же имел сан священника. Однако в этом случае Черный Петршичек не чувствовал себя обязанным посчитаться с их обоюдным доверием друг к другу и на все ее вопросы относительно упомянутого предмета, то есть пуговиц, лишь пожимал плечами, изогнув бровь: «Не сердитесь на меня, но дело есть дело», с чем хозяйка корчмы, припомнившая весьма важные секреты, касающиеся ее собственного заведения, в конце концов не могла не согласиться.

Сидя с утра до вечера над своими пуговицами и делая вид, будто, кроме них, его ничто не занимает, Петршичек отлично видел и слышал, что вокруг происходит, где, кто и почем покупает, торгуется при этом или не торгуется, кто скрытно приближается к палаткам с заднего хода, предлагая некий футляр с драгоценностями или с часами, кто эти вещи приобретает не таясь и без опаски. Ибо наш маленький мудрец был, собственно, большой шутник и проказник, а при этом любопытный точно сорока. Ведь именно подобные сведения ложились краеугольным камнем в основание его славы провидца, обеспечивали ему известность, были тем источником, из которого так щедро черпал он свои советы и наставления.

Малейший шорох на Конском рынке не укрылся бы от слуха Черного Петршичка; ни одно дитя, ни одна старуха и шагу не могли ступить без того, чтобы он тотчас об этом не узнал; любая повозка, любой всадник — даже крестьянин, ведущий на продажу свою скотину, — все и вся примечал он. А о том, чего ему самому углядеть не довелось, умел Петршичек на удивление ловко выведать от других. Кто бы возле него ни останавливался, обязан был рассказать обо всем виденном и слышанном, не подозревая, что сообщает кому-то важные сведения. А сведения, полученные сегодня, Черный Петршичек мог с точностью вспомнить спустя неделю, месяц, даже спустя год. Он никогда ничего не забывал, никакое событие не представлялось ему малозначительным, ни одно случайно оброненное словечко слишком пустячным, дабы не обратить на них внимания.

По вечерам, прежде чем заснуть, он еще долго размышлял о том, что уловил взором и слухом. Мысль его трудилась — он соединял, сравнивал, изучал все события — и вот поди-ка! В сколь поразительную цепочку они нередко сплетались, сколь удивительные связи проступали между вещами, на первый взгляд совершенно чужеродными — казалось бы, просто несовместимыми. Результаты своих умозаключений он размещал в складах своей памяти в качестве материала, готового к употреблению. На след скольких интриг и семейных тайн набредал он таким образом! Порою ему даже становилось страшно, ибо небезопасно было знать то, что узнавал он.

С каким торжествующим чувством укладывался он, бывало, на свое тесное ложе в узкой будке, ехидно посмеиваясь и прикинув в уме, как много владетельных господ, богатых мясников и мельников, красивых девушек, щеголей и высоких чинов держит он, бедный убогий карлик, у себя в кулаке потому лишь, что разгадал их слабости и некие щекотливые тайны! Уже не постоял бы за наградой пан городской гейтман, как в те времена называли начальника полиции, когда бы он кое о чем мимоходом шепнул ему! Но уж что правда, то правда — на такое Черный Петршичек никогда не пошел бы, хоть посули ему большие деньги или даже все богатства мира. Он был лукав и насмешлив лишь наедине, сам с собой, но никогда не употребил во зло раскрытых им секретов, а тому, чего не мог обратить во благо, предоставлял идти своим чередом; повсюду было известно, что в поступках своих он щепетильно честен, а его слово либо обещание были столь непреложны, как если бы он их гвоздем прибил на стене.