Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

Целые толпы пражан направлялись в храм, откуда Леокад некогда провожал Ксаверу домой, вовсе не думая, что придет время и он будет здесь произносить проповедь. Своим присутствием люди стремились выразить ему свою симпатию и показать, что видят лишь печальное стечение обстоятельств в том, что погибла вся его семья и он остался один на целом свете. В этот знаменательный для него день они хотели заменить ему семью.

Как только Леокад поднялся на кафедру, все встали, будто сговорившись, и каждый с душевным волнением всматривался в лицо молодого священника с чертами Клемента. Возмужав, он стал как две капли воды похож на старшего брата.

Видя вокруг себя столько знакомых, дружеских лиц, Леокад понял, что он представляет здесь не только себя, но и своего брата, и наконец-то пришел час доказать, что он нашел свое жизненное призвание: он стал проводником тех святых идей, служить коим призывала их мать. Жаль, что Клемент погиб, вступив на неверный путь.

Все, о чем только грезила их мать, от чего сжималось ее больное сердце, о чем мечтал Клемент, все, что Леокад сам перечувствовал, все, что они выстрадали, в чем ошибались, — все это в итоге многолетних сосредоточенных размышлений встало на свои места, отшлифовалось, выкристаллизовалось в драгоценный самоцвет, в чистейшую любовь ко всему человечеству, в пламенное желание послужить ему и пробудить подобное же стремление в других. Леокад весь отдавался своему делу, полюбил его со всем пылом чувствительного, исстрадавшегося сердца и понял, что любому историческому перевороту должен предшествовать переворот нравственный, переворот в духовной жизни человека. Лишь это одно и ничто другое может способствовать тому, чтобы последствия исторических катаклизмов были благотворны для человечества, а завоевания продолжительны.

Никогда еще с этой кафедры не звучали столь смелые, новые, возвышенные, пламенные идеи, какие провозглашал Леокад. Он развивал и обосновывал все свои мысли так просто и естественно, что слушателям казалось, будто он читает у них в сердцах. Они чувствовали: все его наказы должны лечь в основу каждого человеческого характера, направлять поступки тех, кто думает о всеобщем счастье, чувствовал, что нет ничего выше радости убежденно идти к цели всей своей жизни, посвятив этому все силы и помогая ближнему исполнить свой жизненный долг.

Леокад говорил час, другой, три часа — и никто даже не шелохнулся. Затаив дыхание, все слушали, растроганные до глубины души, ибо каждое слово проповеди проникало в сердца и освещало души, подобно прекрасной святой звезде. Нет, не только черты лица, но и присущее Клементу необыкновенное красноречие, властно влекущее к нему каждого, — все передалось его младшему брату во всем своем обаянии!

Может быть, Леокад продолжал бы говорить до самого позднего вечера, если бы не случай, напомнивший ему, что он уже давно перешел за границы установленного для проповеди времени.

Как раз напротив него, рядом с пожилым мужчиной, сидел бледный слабенький юноша, ни на миг не сводивший своих темных глаз с лица вдохновенного проповедника. Он весь трепетал, зажженный его пылом, его искренностью, взволнованный до слез, пока наконец не упал в обморок.

Его отнесли в ризницу, принялись хлопотать около него, но, едва он пришел в себя, начал просить отца, который, видно, очень его любил, не уводить его домой, — он хотел дождаться Леокада.

Когда же молодой священник вошел в ризницу, юноша приблизился к нему, с глубочайшим благоговением поцеловал его руку и обратился с такой просьбой:

— Скажите, пожалуйста, моему отцу, чтобы он позволил мне стать священником. Надеюсь, что когда-нибудь я произнесу такую же проповедь.

Леокад повернулся к пожилому человеку, но тот заметно помрачнел. Это был богатый купец, явно намеренный передать сыну все свое процветающее заведение, обеспечив ему таким образом приятную беззаботную жизнь. Но его сын думал не о легкой жизни, не о богатстве.

Болезненный, бледный юноша, мысль и чувство которого пробудил Леокад Наттерер, ставший его учителем и лучшим другом в продолжение тех немногих лет, что было ему суждено оказывать влияние на умы и чувства пражан — спустя некоторое время по причине все возраставшей своей популярности он сделался столь неугодным для некоторых влиятельных персон, что они добились перевода его в провинцию, где он, будучи священником одного из самых отдаленных забытых приходов, рано умер, — юноша тот и в самом деле стал священником. Его имя — Бернард Больцано {37} 37 Больцано Бернард (1781—1848) — чешский философ-просветитель. В своих трудах, университетских лекциях и церковных проповедях (был католическим священником) обличал социальное неравенство и клерикализм, противоречащие, по его мнению, основным заветам раннего христианства, и предсказывал создание справедливого устройства общества на основе общественной собственности. .

Нет, не ошиблось сердце матери Клемента и Леокада, предчувствовавшей в последние мгновения своей жизни, что ее сыновья еще послужат родине. И хоть родина никогда не называет их имен, как это представлялось ей в мечтах, и даже вовсе забыла, но их стремления не прошли бесследно, более того — они достигли цели. Преемник обнаружил в почве, где выжгло морозом слишком рано посеянное ими зерно, благословенные всходы. Они зазеленели, и урожай был обилен. Можно ли желать большего и лучшего тем, кто трудится на ниве мысли? По крайней мере ни братья Наттерер, ни мать их ничего иного и не желали, недаром она всегда повторяла: «Пусть даже вы не победите в этой борьбе, но путь к правде проложите».

Итак, преемником этих идей стал Бернард Больцано.

Многим ли из моих читателей известно это имя? Многие ли знают, что он был одним из благороднейших людей, которые когда-либо жили на земле, один из подлинных благодетелей нашей родины?

Знают ли о нем как о писателе, педагоге, ученом? Кому известно, что он усматривал первейшую обязанность каждого священника, а следовательно, и свою первейшую обязанность в том, чтобы пером и живым словом распространять в народе просвещение? Он призывал своих собратьев стоять на высоте идей своего века, ни в коем случае не довольствоваться одной только формой, догмой, но учить живой и животворящей правде, почерпнутой из свежего источники науки — знания, где ему, глубоко верующему, явился бог, и он поклонился ему, поклоняясь науке.

Кто бы мог перечислить всех его выдающихся учеников? Вооружив их возвышенными принципами, он послал их в жизнь, дабы они боролись за права духа, за всеобщее равенство, за всех угнетенных, гонимых, слабых.

Известно ли вам, что этот герой-борец ни разу не дрогнул ни перед какой светской властью, не отступил, и это в то время, когда многие и многие подвергались преследованиям, а иные были даже вконец затравлены? Отдаете ли вы себе отчет в том, что без этих героев, проложивших путь нашим стремлениям, мы едва бы добились того, что ныне имеем, вряд ли пришли бы туда, где прочно ныне стоим?