Каролина Светлая - В горах Ештеда

Я решил подчиниться ей во всем, и стал вместе с Барушкой разрывать на полосы фартук и платки и вить из них веревку. Потом как следует наточил на камне ножи — свой складной и нож Франтины. А Барча тем временем рассказывала, где и как расположен лесной домик, точно и ясно все объяснила, хоть рисуй! Мы узнали, где дверь, куда выходит окно горницы, где обычно спит хозяйка, и куда выходит окно каморки, в которой живет разбойник. Окно это находилось на чердаке, над входной дверью; других окон не было. Разбойник не выйдет из дома иным путем, и мы не упустим его, если будем караулить за дверью. Перед домом — палисадник, не более чем три шага в ширину, вдоль него высокие пихты, за которыми укрылся дом. Я спросил Барчу: а что, если залезть на одну из пихт и, держась за вершину, перегнуть ее через палисадник, а потом, схватившись за водосточный желоб, посмотреть в чердачное окно? Но она отвечала, что это было бы слишком опасное дело — деревья еще молодые и недостаточно окрепли. И все же она не знала, как можно иначе убедиться, на месте ли атаман. Барча не сомневалась, что хозяйка опять запрет ее на ночь, но твердо рассчитывала выбраться из чулана, как только шум заслышит: стоит посильнее навалиться на дверь, и выломаешь ее, ведь, по словам Барчи, она была сбита из одних тонких досок.

Мы завершили свои приготовления, еще раз обстоятельно все обсудили, снова и снова перебрав в памяти и взвесив все обстоятельства, предусмотрев все неожиданности, чтобы ничто не застигло нас врасплох, и отправились в путь. Барча шла впереди, а шагах в пятидесяти от нее — мы с Франтиной.

Вечерние сумерки скоро сменились полнейшей тьмой. Барча старалась топать как можно громче, а мы ступали очень тихо: никто не должен был догадаться, что лесом идет сразу несколько человек. Хозяйка моя просто летела, не касаясь земли ногами, парила над ней, как тень. Тропинка становилась у́же, и мы оказывались совсем рядом, тогда она брала мою руку и сжимала ее; так дитя радуется, думая, что сказка, которую ему рассказали, не сказка, а быль.

— Вот удивится Аполин, когда такой подарок увидит, — шепнула она мне. — Разбойника я отдам ему. Пускай решает, что с ним делать. Хочет — накажет, а не хочет — властям сдаст.

— Ну, если властям сдаст, тогда мы напрасно затрудняем себя, — проворчал я. — Они с ним так же поступят, как городские советники с вайскуфрами: мы его к ним приведем, а они его сразу же через черный ход выпустят. Нет, пану Аполину придется атамана в Прагу везти.

— Ну что ж, в Прагу так в Прагу, лишь бы другим неповадно было, — согласилась она. В мечтах своих она уже видела, как мы поймали разбойника, связали и к ней на двор привели…

Когда лесной домик был уже совсем близко, Барушка махнула рукой, мы остановились, стали ждать; немного погодя кашель ее услышали — значит, она уже дома. Потом она вечернюю молитву запела — это означало, что в доме все спокойно и ничего особенного не происходит. Потом слышим: на крыльце застучали — значит, старуха уже в постели и ее тоже посылает спать, но она не уйдет, пока это возможно.

Мы прождали еще с четверть часа, а потом стали тихонько пробираться сквозь чащу к дому. Местность была совершенно незнакомой; нам приходилось вести себя осторожно, чтоб сразу не оказаться у дома и не выдать себя шумом. Ничто не напоминало о близости жилья — так надежно было оно укрыто за живой изгородью. И вдруг впереди что-то замерцало, вершины деревьев осветились красным светом; разбойник зажег свет в своей каморке. Этим он нам только задачу облегчил — во мгновение ока мы были у изгороди и стали, тесно прижавшись к стволам пихт.

Долго, бесконечно долго, по крайней мере так мне казалось, стояли мы, надеясь услышать какой-нибудь, хоть самый слабый звук из дома, свидетельствующий о том, что разбойник готовится в дорогу. Было тихо; лес вокруг безмолвствовал. Ни один лист, ни одна ветка не шелохнулись, и было похоже, что деревья берут с нас пример — тоже дышать боятся. Мне это не нравилось. Пускай бы лучше они качались, шумели, шелестели листвой, тогда бы мы чувствовали себя в большей безопасности. Не обещал ли он матери, что не уйдет от нее? А может быть, его уже нет здесь? Не затем ли отослала старуха Барчу из дома, чтобы ее сыну было удобнее выйти со своей шкатулкой?

Так же думала и хозяйка.

— В каморке, верно, старуха, — шепнула она. — Смотрит, что сын ей оставил, а его самого уже и след простыл.

Вместо ответа я показал на дерево, она кивнула, выражая согласие, и, не говоря больше ни слова, я взобрался на него с проворством белки, охватил внизу одной рукой ствол и мигом очутился на самой макушке. Качнул ее в сторону, пригнул к крыше, схватился за желоб и заглянул в окно.

Одного взгляда хватило, чтобы убедиться, что разбойник все еще дома; можно бы уже спускаться вниз, только мне не хотелось — трудно было от такого зрелища оторваться. Я сказал себе: «То, что ты здесь видишь, никогда больше не увидишь, сколько бы ни жил на свете; поэтому смотри и запоминай, будешь людям рассказывать, какой имеет вид разбойничье логово». И я остался висеть между небом и землей, крепко держась за желоб.

Внимательно оглядел каморку: она была чистенькой, каждая вещь на своем месте — и не подумаешь, что здесь живет человек необузданных страстей. Посредине стол, на нем две большие шкатулки из темного дерева; за столом, закрыв лицо руками, сидит разбойник. Можно было подумать, он спит или думу какую думает, а вернее всего, погружен в мечты о той, которую так сильно любит и с нетерпением ждет, когда она его женой станет. Ведь из-за ее приятной улыбки и ласковых слов он отрекался от власти почти королевской! А может быть, недоброе предчувствие его томило, может, понимал, что расплата неизбежна и теперь об этом сокрушался?

Долго глядел я на него, надеясь, что он отнимет руки от лица и я его сразу узнаю; но он даже не шелохнулся. Да мне и не удалось бы увидеть его лица, если бы он даже голову поднял — и теперь, ночью, находясь в глубине леса, он все-таки завязал лицо белым платком. Да уж, в осторожности ему нельзя было отказать! И если он всегда и неизменно так поступал, то не приходилось удивляться, что сами разбойники не знали его в лицо, думая, не призрак ли это. Сложения он был крепкого, красивого, совсем еще молодой человек. Я хотел уже выпустить желоб из рук и в последний раз окинул взглядом стол, на котором, кроме шкатулок, было много различных предметов, и вдруг увидел такое, что чуть с дерева не свалился.

Рядом с оружием, с целой грудой ключей, наверняка поддельных, на столе лежала одежда, — может быть, разбойник что-то хотел себе на дорогу выбрать, а может быть, уже выбрал, — и, боже ты мой, что я тут увидел! И сейчас еще не могу понять, как я не выпустил из рук ствол, не сорвался с желоба и не полетел вниз! Не помню, как очутился на земле… Ведь на столе я увидел шляпу пана Аполина! Да, я не ошибался! Среди украшавших ее перьев виднелся тот самый букетик базилика, который хозяйка на моих глазах вчера ему за золотой галун засунула… Боже ты мой! Так, значит, не зря боялась она отпускать его, не напрасно с ума сходила! Точно предчувствовала, что разбойники все же нападут на него, как только он выйдет от нас… Они раздели его… А может быть, и что худшее с ним сделали… Хорошо еще, если он добровольно отдал им все, что у него с собой было, а что, если не отдал?..