Ги Мопассан - Избранные произведения в одном томе

Так из костра летят горящих брызг каскады, —

И бешенство любви испепеляло нас.

Все замерло вокруг, лишь прыгали цикады,

И — солнечный народ! — от зноя все смелей

Трещали, как костер, средь выжженных полей.

Безмолвны, взор во взор, тела сплетая страстно,

С лиловой синевой вкруг воспаленных глаз,

Мы в нашей бледности теперь читали ясно,

Что пагубной, как смерть, любовь была для нас,

Что в нашей страсти жизнь из тела уходила:

И распрощались мы и поклялись с тоской,

Что уж не встретимся под вечер над рекой.

Но нет, в обычный час неведомая сила

Вновь погнала меня — едва померкнул свет —

Изведать, возвратить тот сладострастный бред,

Пылая, вспоминать восторг соединений,

Лежать на ложе том, мечту свою дразня.

И что ж? Придя в приют минувших упоений,

Я увидал ее: она ждала меня.

С тех пор, сжигаемы палящей лихорадкой,

Мы жар губительный торопим с дрожью сладкой.

Пускай приходит смерть, — всесильная любовь

В объятья нас влечет, воспламеняя кровь.

Не целомудренно мы любим, не пугливо.

Тем ярче наша страсть, чем жребий наш страшней.

Мы призываем смерть, меняя торопливо

На ласки бурные остаток наших дней.

И мы безмолвствуем. Для этих упоений

Есть только крик любви — призывный клич оленей.

На теле я храню скользящий трепет рук;

Желаньем терпким полн, алкаю новых мук.

И если жаждет рот — он жаждет губ горящих;

В слияньях, чей огонь, как бой, смертелен был,

Угасла мощь моя, питая страстный пыл;

Обуглилась трава на ложе ласк пьянящих.

И там, где до зари сплетали мы тела,

На землю голую от них печать легла.

Когда-нибудь в траве, куда нас пламень бросил,

Нас, мертвых, подберут и кинут в утлый челн,

И вдаль мы поплывем под мерный говор волн,

Целуясь вновь и вновь при содроганьях весел.

И в яму вышвырнут любовников тела,

Которых смерть в грехе из жизни унесла.

Но если тень встает из замогильной сени,

Мы будем приходить к реке в вечерний час,

И селянин, крестясь при виде наших теней,

Помянет прошлое, проводит взглядом нас

И молвит перед тем, как завалиться в спячку:

«Умерший от любви все любит свою прачку!»

ДИКИЕ ГУСИ

Безмолвие. Умолк тревожный птичий грай,

Лежит, в снега одет, под небом мертвый край,

Одни лишь вороны все рыщут за добычей,

Пятная белизну и в снег вонзая клюв.

Но возникают вдруг под серым небом кличи;

И близятся они: то, шеи протянув,

Несутся гуси вдаль, летят вперед стрелою;

Безумен их полет над тихой зимней мглою,

И крылья воздух рвут, трепещут и свистят.

Ведет паломников вожак за лес и горы,

За дальние моря, за дымные просторы,

И криком изредка подбодрит он отряд,

Когда, уставшая, полет замедлит стая.

Двойною лентой вдаль уходит караван,

И, треугольником просторы рассекая,

Со странным криком он несется сквозь туман.

А братья пленные влекутся по равнине

Враскачку, медленно, как в море корабли;

Пасет ребенок их — в тряпье, от стужи синий;

И скованы они всем холодом земли.

Им слышен зычный клич летящей в небе стаи,

И, головы подняв, они кидают взгляд

В пространства вольные, — и, над землей взлетая,

Подняться пленники до облаков хотят.

Но тщетно воздух бьют беспомощные крылья —

Им не подняться ввысь, невольникам снегов,

И смутно чувствуют они в своем бессилье,

Что будит их сердца свободы первый зов

И страсть к скитаниям, влекущая их к югу!

И, жалкие, бредут среди снегов, одни,

И в небо горестный кидают стон они —

Свободным братьям вслед, летящим через вьюгу!

ОТКРЫТИЕ

Я был дитя. Доспехи я любил,

Сражений гул, кровавые невзгоды

И рыцарей, чей благородный пыл

Водил полки в крестовые походы.

Пред Ричардом был ниц я пасть готов, —

Он сердце заставлял восторгом биться,

Когда колье из вражеских голов

Победно нес он, царственный убийца.

Цвета я принял Дамы-Красоты,

И, действуя, как палашом, лозою,

Я выходил войною на цветы

И почкам и бутонам был грозою.

Под вольным ветром старая скамья

Воздвиглась для меня подобно трону,

И презирал царей кичливых я, —

Я из ветвей зеленых сплел корону.

Так я, мечтательный, счастливый, жил.

Но вот пришла она. И, простодушный,

Я сердце ей и царство предложил,

И самый лучший замок мой воздушный.

Каштан над нею ветви распростер,

И я нашел в очах моей Прекрасной

Далекий мир, невиданный простор, —

И замер, очарованный, безгласный.

Зачем же для нее я навсегда

Забыл свои веселье и мечтанья?

Зачем взволнован был Колумб, когда

Он землю утром разглядел в тумане?

ПТИЦЕЛОВ

По лесу, по горке покатой,

Проходит Амур-птицелов,

Гуляет в лугах до заката,

А вечером, дома, богатый

Считает он в клетке улов.

Выходит он с тонкой бечевкой,

Пока еще в поле темно,

Силки расставляет он ловко,

Расставит и — для маскировки —

На землю кидает зерно.

Прижмется он к старой ограде

И в чащу густую скользнет…

Замрет у ручья он в засаде,

На жертву безжалостно глядя,

Боясь лишь, что птичку спугнет.

И в ландыши и в георгины

Он любит упрятать силки.

И видит он, как над долиной

Несутся к приманке лавиной

Синицы, щеглы, корольки.

Из ветки зеленой порою

Ловушку он сделать спешит;

С усмешкой лукавой и злою

Следит он за птичьей игрою,

За хитрой приманкой следит.

Беспечна, смела и проворна,

Слетает пичужка к земле.

Манят ее вкусные зерна,

Но только шагнет к ним задорно —

И вот ее лапка в петле.

От леса, от горки покатой

Уходит Амур-птицелов,

Уносит улов свой пернатый;

А к вечеру снова богатый

Сажает он в клетку улов.

ДЕД

Суровый, девяностолетний,

Был дед готов сойти во гроб.

И на подушках все заметней

Белел его недвижный лоб.

И, угасая, взором мутным

Повел — и тихо молвил он,

И голос хриплым был и смутным,

Как в дальней чаще ветра стон:

«То греза иль воспоминанье?

Я утро жизни вижу вновь,

Деревьев вижу трепетанье, —

И в жилах вновь струится кровь.

То греза иль воспоминанье?

Как быстротечно дней мельканье!

И помню я, и помню я,

Чем жизнь была полна моя…

Я молод был! Все помню я!

То греза иль воспоминанье?

Как бризу легкому — вода,

Так отвечал я на желанье

Сердечным трепетом всегда.

То греза иль воспоминанье —

Нас возносящее мечтанье?

И помню я, и помню я

Мощь, юность, радость бытия,

Любовь, любовь! Все помню я!

То греза иль воспоминанье?

Мне слышен шум прибрежных волн,

И горькой думой расставанья

Мой утомленный разум полн!

То греза иль воспоминанье?

Начало ль дней? Конец скитанья?