Ги Мопассан - Избранные произведения в одном томе

И помню я, и помню я

Склеп родовой — он ждет меня!

Смерть! Смерть идет! Все помню я!»

ЖЕЛАНИЯ

Мечта одних — взмахнуть могучими крылами

И с кличем радостным в пространство унестись

Иль, ласточку поймав, промчаться над полями,

Поднявшись вместе с ней в померкнувшую высь.

Другие же хотят безжалостным объятьем

Прелестной овладеть и грудь ей раздавить,

Взбесившихся коней схватить, и ноздри сжать им,

И бег безумный их рывком остановить.

А я красы ищу — и чувственной и смелой:

Хочу прекрасным быть, как некий древний бог,

Чтоб в памяти людей мое сверкало тело,

Чтоб вечным пламенем в сердцах гореть я мог.

Я не хочу встречать красавиц хладнокровных:

Мне нынче быть с одной, а завтра быть с другой.

Люблю я на ходу плоды утех любовных

Беспечно обрывать протянутой рукой.

Манят плоды меня разнообразьем вкуса,

В различье запахов я сладость познаю,

От черных локонов к другой головке, русой,

Я ласку донесу горячую мою.

На улицах — искать мне встречи беззаботной,

И женщину зажечь пыланьем дерзких глаз,

И наслажденье знать победы мимолетной

И, волей случая, лобзаний краткий час.

Проснуться б я хотел в объятьях чернобровой,

Чьи руки, как тиски, сжимали в час ночной,

А к вечеру прийти к светловолосой, к новой,

Чей лоб, как серебро, сияет под луной, —

И вновь бежать, забыв недавней страсти пламя,

За новым призраком от той, что так близка…

— Но все же тех плодов ты лишь коснись зубами:

Знай, сердцевина в них коварна и горька.

ПОСЛЕДНЯЯ ШАЛОСТЬ [628]

I

Старинный замок ввысь громады стен вознес.

Ступени шаткие дрожат, и в каждой щели

Растет чертополох, побег травы пророс,

И, как проказой, мхом изъязвлены панели.

Две башни по бокам. Одна остроконечный

Подъемлет к небу шпиль. Другую в час ночной,

Скитаясь в небесах, вихрь обезглавил злой

И плющ, на верх ее карабкаясь беспечно,

По ветру растрепал волну своих кудрей;

Упрямые дожди, просачиваясь в стены,

Протачивали их струею неизменной

И брешь огромную пробили меж камней.

Деревья выросли теперь в стенных провалах.

Страшна пустая темь гостиных обветшалых,

И пусто каждое окно — как мертвых взгляд.

Скосилось здание, осело, одряхлело.

И трещины на нем морщинами лежат,

Подножье крошится песком, кусками мела,

И крыша в небеса пробитая глядит…

Как горестен руин осиротелый вид!

Могильный мрак и тишь владеют старым парком

Его не разбудить лучей потокам жарким,

И лишь норой с листком зашепчется листок,

Как волны шепчутся, взбегая на песок,

Когда морской простор блестит под синевою.

Деревья заплели такую сеть ветвей,

Что солнце не могло струею огневою

Проникнуть в черноту покинутых аллей.

Кустарники мертвы под их гигантской сенью,

Вознесшейся как свод соборный над землей;

И запах гнили здесь, и сумрак гробовой,

И влажность затхлая безлюдия и тленья.

С высокого крыльца, ведущего на луг

(За лугом вдалеке — деревьев полукруг),

Лакеи строгие, подобны тихим теням,

Двух старцев повели по стоптанным ступеням.

Старуха и старик… Они едва идут

Шажками робкими… Их под руки ведут,

Свой трудный путь они ощупывают палкой,

И подбородки их дрожат, трясутся жалко…

Как тяжек каждый жест, как труден палки взмах!

И — чьей не угадать! — неодолимой силой

Им жизнь сохранена, что тлеет в их костях.

Лакеи в дом ушли. А старики уныло

Сидят. Чуть дышит грудь, и руки их дрожат,

Поникли головы и неподвижен взгляд,

Направленный к земле без искры, без желанья.

И мысли нет в глазах. И только трепетанье

Согбенных, дряхлых тел о жизни говорит.

Привычка вместе быть им ныне жизнь хранит, —

Так и живут они вдвоем под ветхим кровом,

И много дней они не обменялись словом.

II

А над равниною лучей горячий ток.

В стволах деревьев вновь течет весенний сок,

Когда полдневное светило их ласкает.

И, как приливом, весь простор залит жарой,

И резвых бабочек кружится желтый рой, —

Он над лужайками танцует и порхает.

Даль бесконечная — куда ни кинешь взор —

Веселой трескотней полным-полна до края:

То, солнцем опьянен, в траве густой играя,

Без устали поет цикад крикливый хор!

Везде трепещет жизнь, горят ее огни,

Повсюду льется свет — горячий, белый, зыбкий.

И замок молод вновь, и, как в былые дни,

Он улыбается гранитною улыбкой!

Обоих стариков отогревает зной,

Глаза мигают их, и в ванне огневой

Вытягиваются иссушенные члены.

И старческая грудь впивает солнца зной,

А души дряхлые, как бы стряхнув покой,

Внимают шорохам проснувшейся вселенной.

На палки опершись, встают они с трудом.

С улыбкой бледною к подруге наклоняясь,

Старик сказал: «Мой друг! Как хорошо кругом!»

Она ж, от этих слов как будто пробуждаясь

И взглядом обежав знакомые места,

Сказала: «Милый друг! Вновь ожила мечта!»

И на блеянье коз их голоса похожи,

И губы вялые дрожат весенней дрожью!..

Они взволнованы; в глазах у них — темно….

Лесные запахи томят и опьяняют,

Как слишком крепкое для их сердец вино!

И нежно головы свои они склоняют,

Почуяв в воздухе волненье прежних лет…

«Такой же, помнишь ли, сверкал горячий свет

(Так говорит старик, — и в голосе рыданье),

Когда явилась ты на первое свиданье!»

Опять молчат они. И думы привели

К давно забытым дням, к годам невозвратимым.

Так, обойдя моря, приходят корабли

Дорогой дальнею домой, к брегам родимым.

Он говорит: «Тому, что было, вновь не быть.

Но можно ли скамью там, в парке, позабыть?»

И, словно ранена внезапною стрелою,

Шепнула женщина: «Идем туда со мною!»

И оба, позабыв бессилье и печаль,

Рванулись, чтоб идти вперед в весеннем шуме,

Старуха древняя, закутанная в шаль,

И сгорбленный старик в охотничьем костюме.

III

И оглянулись: вдруг заметят их порыв!

Потом, согбенные и головы склонив,

Друг друга за руки, как дети, нежно взяли,

И, старостью своей унижены, вдвоем

Пошли они давно нехоженым путем.

Как пьяные, они качались и шагали

Зигзагами вперед — под зноем по лужкам,

Толкаясь, и спеша, и торопя друг друга,

А палки в их руках — вослед рысцой упругой,

Как будто две ноги, бежали по бокам.

Вот, с остановками, едва дыша и млея,

Они вступили в парк. Открылась им аллея.

И прошлое опять маячило вдали.

А влажная земля — им чудилось — местами

Покрыта легкими и нежными следами,

И тропы узкие следы те берегли,

Как будто ждали вновь они привычной пары.

А старики все шли, и жалок был их шаг,

И дуб, их осенил, и вяз их встретил старый,