Петер Илемницкий - Избранное

Вы только вдумайтесь в их положение! Представьте, что вот отныне нельзя вам уже вернуться в вашу натопленную комнатку, где вы холодными вечерами кипятите себе чай да намазываете свежий хлеб гусиным салом; представьте, что нет у вас теперь крыши над головой! Послушайте, как завывает студеный ветер, посмотрите, как метет мокрый снег, как дрожат в такую непогодь оконные рамы — и вообразите, что в такое вот времечко скорчились вы в какой-нибудь земляной норе, прячетесь от ветра под скалой или всего-то под деревом! В довершение всего мокрый хворост не загорается, спички отсырели, вы мерзнете, а внутренности ваши гложет страшный голод… Приятное представление, а?

Поэтому наше подпольное руководство обратилось к людям с призывом: «Не дайте погибнуть тем, что в лесах!»

Быть может, это было излишним. Быть может, люди и так тащили бы в лес необходимое — одежду, хлеб, всякие припасы и водку. Ведь в лесах прятались несчастные, над которыми некому смилостивиться, кроме бога да доброго человеческого сердца!

Правда, партизаны, люди, поставившие все на одну карту, не очень-то ждали чьей-то милости да христианской любви. Они были в своем праве. Они должны были жить!

И вот, когда первые немцы покинули деревню, многие спускались с гор. И опять стало как прежде, забыли люди, что восстание подавлено, что в городе за горкой — да и всюду вокруг — немцы, что они могут опять прийти, и опять будет стрельба, плач, страх…

Так оно и вышло. Сейчас я вам расскажу.

Робо Лищака, отлично понимавшего, что он (помимо Безака) больше других замешан в опасном предприятии, не обманул уход немцев, и он еще на несколько дней остался с женой и маленьким Юрко в Подтайховой долине. Они ни в чем не нуждались. Да, теперь им там было неплохо! Охотничий домик советника лесного ведомства — настоящий салон, и хотя набит он был ничуть не менее, чем соседняя хижина для рабочих лесничества, зато в ней была печь! И лампы, и свечки! И если учесть, что не один кабан заплатил жизнью за жизнь лесных гостей, вам нетрудно будет сообразить, что они даже поправились в своем изгнании.

Однако Лищак, естественно, не мог долго оставаться без дела. До недавних пор он отвечал за порядок в деревне, имел право решать судьбу любого, кто вздумал бы нарушать эти… как их… революционные законы, — так неужто же ему теперь валяться на печи, жиреть и чего-то ждать? Нет, не мог так низко пасть наш славный начальник милиции! Да это был бы позор для него!

Однажды вечером, когда связной опять принес весть, что о немцах ни слуху ни духу, ничего опасного нигде нет, и даже в деревне, едва лишь немцы убрались, появились какие-то русские партизаны — потерял наш Лищак всякое терпение, взял жену, Юрко, все свои пожитки и айда ночью домой.

А ночью — что делать-то? Завалились под перины и заснули. Заснул и Робо, ничего не разведав, и не снилось ему ничего такого, что предупредило бы его — мол, не самое подходящее время выбрал ты для возвращения!

Что? Спрашиваете, что случилось? Ах, да не торопите вы меня, я сам все расскажу по порядку.

На другой день, до света еще, побежал Робо в школу. Хотелось ему после долгого отсутствия послушать радио, новости, узнать, что делается за околицей словацкого государства, обновленного немцами.

Ума не приложу, как это Робо ничего не знал о том, что делается в деревне! Как он не заметил тревоги, не расслышал ни рокота моторов, ни шума, ничего? Ему и в голову не приходило, что в деревню могли вступить немцы!

Только подошли они с учителем к приемнику, только собрались включить его и настроиться на волну — как дверь отворилась и вошел немецкий офицер. Вот так сюрприз! Сердце у Робо, естественно, здорово екнуло. Но оно екнуло бы еще сильнее, знай он, что творилось здесь со вчерашнего вечера, имей он хоть малейшее представление, в какую кашу вляпался.

Потому что вчера, в тот час, когда наш начальник милиции решил вернуться домой, из леса в деревню прискакали конные шукаевцы. Их было довольно много, и вели они себя так, словно были уверены, что немцы скрылись не только из нашей деревни, но уже и во всем мире о них и памяти не осталось.

— Давайте муки, хлеба! Мяса и сала! И если какое оружие найдется…

Конечно, многое нашлось. И провианта люди нанесли вволю. Но как переправить все это на Кичеру? Нужны были люди…

Трактирщицу мало обрадовали такие гости. Да и что удивительного — ребята здоровенные, такой слово скажет — словно выстрелит, а шумели они и кричали так, что у женщины в ушах зазвенело. Хуже всего стало, когда они потребовали спиртное.

— Давай, давай! — пристали они к ней. — Завтра будем праздновать годовщину Октябрьской революции! Седьмое же ноября!

А что ей седьмое ноября! Трактирщица с досадой смотрела, как эти дьяволы шарят по полкам и под стойкой, доставая бутылку за бутылкой, как опрокидывают в себя целые кружки, приговаривая:

— За Сталина!

— За Родину!

— За победу!

Ее и деньги не радовали, которыми они ее осыпали. Деньги были и, бог даст, будут, зато вон тот чернявый, с такими усищами, что хоть коня ими погоняй, совсем ей не нравился. Бог знает, из каких далеких краев занесло его сюда военными вихрями, и бог его ведает, какие у него на родине свычаи и обычаи… А он здорово выпил, водка ударила ему в голову, — уж какие тут церемонии!

В довершение всего, увидев, что на дворе ночь, и земля под ними качается, а до седел как-то высоковато, этот чернявый — узбек — решил заночевать здесь, а пока продолжать гульбу. Можете себе представить, как весело было трактирщице!

Не стану описывать, как прошел у них вечер, как провели они ночь и дождались утра. Скажу лишь, что едва рассвело, они еще раз выпили в честь праздника и стали садиться на коней, как вдруг — мамочки мои! — навстречу им машина, а в ней трое в серых шинелях…

А, чтоб вам! Немчура! Немцы!

Прежде чем все опомнились, бросились по коням и рассыпались кто куда, тот чернявый полоснул по машине очередью из автомата — как раз в ту минуту, когда немцы выскакивали, чтоб укрыться за машиной и отбиваться.

Двое сразу упали и простились с жизнью. Увидев, что и третий лежит без движения, партизаны, ни о чем более не заботясь, вскочили в седла и айда в Паленичный.

Они не доскакали еще и до конца долины, как третий немец, раненный в плечо, поднялся и побежал в деревню. Ему надо было сделать всего несколько шагов, потому что следом за первой машиной появилась вторая, и третья, и еще… Увидев, что случилось, немцы взбесились, поддали газу и помчались за шукаевцами.

«Рассеяться! Каждый своим путем на Кичеру!» — решили, видно, эти ребята, которые просто хотели мирно отпраздновать свой государственный праздник.

А немцы уже догоняли… Словно серая туча мчалась за ними по пятам, уж и стрельба поднялась, пули засвистели над головой… Шукаевцы рассыпались во все стороны, паля наугад, — так, для увеселения сердца.