Петер Илемницкий - Избранное

Только чернявый, тот узбек, не желал так легко с этим примириться. Перебравшись вброд через речку, он выехал в другую долинку, под Шалинг, к тому месту, где растет молодой хвойный лесок. Тут ударила ему в голову горячая кровь, боевая слава его, зазвенели ордена на груди, и решил он один принять бой. И бился он наверняка как лев — тем более, что сильно выпил и голова его была несколько в тумане.

По тому, как я вам все это описываю, вы можете подумать, что все это я видел собственными глазами. Но нет, — меня тогда в деревне не было, и я немного дополнил собственной фантазией то, что мне об этом рассказывали. А эпизод этот нужен мне для того, чтобы увязать его с тем, что последовало дальше.

В то утро, то есть седьмого ноября, пришел к нам в лесничество сам подполковник Шукаев, чтоб обговорить со мной налет на тисовскую железную дорогу — он хотел взорвать ее. Не успели мы заговорить о деле, как в сенях зазвонил телефон. О господи, ну и весточка!

— Около часа назад в деревню вошли немцы, — сообщил Янко Крайча. — С танками и машинами. В верхнем конце деревни была перестрелка. Кажется, дело плохо. Смотрите в оба!

Когда я передал это Шукаеву, он задумался и проговорил:

— Необходимо узнать подробности. Откуда они пришли, куда направляются, сколько их. Надо послать кого-нибудь на разведку.

Тут Янко Латко, сидевший у меня в комнате, встает со словами:

— Я пойду, подполковник!

— Почему ты? Ты ранен… — говорил Шукаев, глянув на руку Янко, которую тот еще носил на перевязи.

— Пустяки! — лихо возразил Янко и, сняв перевязь, начал срывать бинты. — Все уже зажило. Можно мне?

— Ну, если ты так хочешь — ступай… Ты хоть местность знаешь, — согласился Шукаев. — Только хорошенько приметь, сколько их, какое у них вооружение, останутся ли они в деревне и вообще…

И Янко побежал на разведку.

Пускай нам достаточно ясны причины, побудившие его на этот шаг, пускай он не раз клялся отомстить немцам за свою рану — все же не следовало ему так сразу решать, не надо было ему ходить!

Ведь у него не было ни малейшего понятия о том, что произошло утром в деревне, о перестрелке, когда немцы рассеяли отряд шукаевцев, и уж меньше всего подозревал Янко Латко о том, что есть на свете некий усатый узбек, который вздумал в одиночку сражаться со швабами, и как раз неподалеку от дороги… Короче, не зная ничего, вышел Янко из-за поворота дороги к Шалингу как раз в тот момент, когда разъяренные немцы открыли огонь по узбеку. Услышав стрельбу, Янко начал петлять, надеясь скрыться в чаще — да поздно. Немцы тотчас его углядели и сосредоточили огонь на нем.

Бедняга! Уж видно, судьбой ему было предназначено в тех местах, где его однажды ранили, именно под Шалингом, расстаться с невинной своей душой… Да как! Думаете, смертельными были его новые раны? Куда… Эти сволочи добили его: видно, ничего не хотел открыть им Янко…

Понятно, немцы, которым ясно было, что леса так и кишат партизанами и повстанцами, не ограничились этой маленькой карательной экспедицией. На другой же день — не знаю, шли они точно по картам, или им кто-то показал путь, — небольшие патрули вышли в близлежащие долины и леса, и один из них, уже к вечеру, добрался до Кичеры.

Что да как там было, расскажу со слов соседа моего Ковача, у которого на Кичере хижина и сенник. Он-то и был очевидцем — спросите его самого и увидите, правильно ли я все изложил.

Такие хижины и сенники разбросаны по всей Кичере так, что если б соседям вздумалось переброситься словечком, пришлось бы им порядочно надсаживать глотку. Если вы там еще не бывали, сходите посмотрите, и первое же пепелище, на которое вы наткнетесь по дороге из деревни, — это и есть все, что осталось от хозяйства Ковача.

В тот день, о котором я говорю, сидел Ковач на скамье у двери и с большим интересом слушал, что ему рассказывает о вчерашнем бое в деревне некий партизан. Спрашиваете — не тот ли самый узбек? Как это вы угадали? Он самый — прискакал на Кичеру совершенно один и теперь смеялся, кричал и размахивал руками, чтоб понагляднее изобразить событие. Сидел он боком, в углу, и рядом с ним лежал на лавке его автомат.

Ковачиха пекла хлеб в сенях. И вот представьте, только она открыла дверцу печи и по всему дому разнесся аромат божьего дара — распахивается дверь, и входят в сени два вооруженных немца.

Ковачиха, конечно, чуть с ног не свалилась, чуть фонарь из рук не выпустила, чуть не запричитала в голос.

Дверь в горницу, правда, была открыта, но внутри было уже темновато, а хозяин с гостем и дыхание затаили. Шваб заглянул в дверь и, увидев Ковача, повторил вопрос, над которым у нас все ребятишки смеялись:

— Никс партизан?

Он, видно, чувствовал себя не очень-то уверенно, потому что даже шагу в горницу не сделал.

Ковач бросил взгляд на узбека, тот жестом показал, что надо ответить отрицательно, а сам уже тянулся к автомату, снимал его с предохранителя.

— Никс партизан, — ответил Ковач твердым тоном.

В тот же момент узбек молниеносно вскочил и — к немцу.

— Нихт шиссен, камераден! [40] Не стрелять, друзья! (нем.) — крикнул он, чтоб сбить немцев с толку, мгновенно вырвал оружие из рук ближайшего немца и открыл огонь.

Право, действовал он, как дьявол! Одному швабу руку прострелил, другого ранил в голову, — и все трое вывалились вон, и пошла сумасшедшая перепалка. Стреляли, видно, наугад, пули никого не задевали — был уже поздний вечер, и Кичеру окутывала густая темнота.

Словно молния ударила в хижину Ковачей. Это ведь не шутка, милый мой. То, что случилось, вовсе не было шуткой…

— Дело дрянь, жена, — говорит Ковач. — Или нам уходить, или нас перестреляют.

Но сами знаете женские капризы! Ковачиха — ни в какую:

— Да ни за какие коврижки не выманишь меня отсюда! Нет и нет! Знаешь, что? Прикинемся, будто мы и знать ничего не знаем…

Когда прекратились выстрелы, к Ковачам сбежались соседи.

— А я ничего не знаю, — отбрехивался Ковач. — Слышал только: стреляют где-то недалеко…

На другой день, когда Ковач из осторожности торчал в гостях то у одного, то у другого из соседей, явился на Кичеру карательный отряд, а с ним — тот немец, у которого узбек вырвал винтовку. Ковача накрыли у одного из соседей.

— Это он, — заявил раненый немец. — У него в доме все и случилось.

В опасную переделку попал теперь Ковач! Швабы принялись за него как следует, без всякой милости:

— Где партизаны?!

Чем тут отговоришься после вчерашнего?

— В горы убежали! — ответил он, взмахнул руками — мол, ищи ветра в поле!

— Ах, в горы! В горы, говоришь?! — закричал на него командир отряда. — Все вы тут партизаны! А то бы сидели в деревне!

И началось божье попущение… Выгнали из хижин всех, с бабами и детьми, собрали у склона Кичеры. Пулемет поставили…