Петер Илемницкий - Избранное

— Соломы на подстилку у вас хватает? — спрашивал он на другой день ближайших соседей.

— На… на подстилку?

От крайнего удивления глаза у них на лоб полезли.

— На подстилку, говорите? Соломы нынче и на корм не хватает, где уж тут думать о подстилке!.. Хвою подстилаем…

— А фуражная солома дорого стоит? Я имею в виду в этом году…

— Ого-го! И не говорите! Сами знаете, последний-то урожай был совсем никудышный.

Мужики разводили руками. Кто знает, хватит ли кормов до весны, а чтоб прикупить — на это нет никакой надежды.

Учитель Цисарик действовал весьма осторожно, хотя большинство крестьян относилось к нему хорошо и многие о нем говорили: «Такого у нас еще не было!» Пришел он в деревню совсем молодым, сразу после учительского института, и первое время старался привести школу в порядок, разбить сад на пришкольном участке. Трудился один-одинешенек, только дети ему и помогали; посадил несколько рядов яблонь и груш, разбил под окнами цветник. Свое первое учительское место он рассматривал как важный этап в жизни и хотел, чтобы здесь во всем чувствовалась основательность. Там, где сад спускался по крутому берегу к реке, он посадил подстриженные елки таким образом, что они образовали число 1925 — год приезда Цисарика в деревню.

Вскоре, однако, из молодого идеалиста стал вылупляться практический человек. Он понял, что в деревне есть множество других, более перспективных занятий, чем разбивка цветочных клумб и живое летоисчисление, от которого никому не было пользы.

Он заинтересовался политическими взглядами отдельных группировок в деревне, ко всему присматривался, во все вникал, отдавая этому все больше свободного времени. И как-то само собой получилось, что с каждым годом символические елки одна за другой стали сохнуть, их заглушала высокая трава, а через три года цифры уже трудно было различить. Цисарик махнул на них рукой… Он нашел себе совсем другое занятие — для собственного блага и для блага других людей. Живое летоисчисление! Чего только не взбредет в горячую голову юноши! Теперь… теперь даже коза не получит от этого никакого удовольствия — хвою коза не ест.

— Эх, кабы на санях!

— Погоди, вот подморозит!

— Рано еще!

На шоссе лежал мокрый снег. Грубые тяжелые башмаки утопали в нем по щиколотку. Несмотря на непогоду, мужики месили снег, топтались перед телегами, около лошадей.

— Езжайте с богом! — крикнула им стоявшая в дверях трактира жена Чечотки.

Мужики забегали туда подкрепиться на дорогу. Длинная вереница телег потянулась по шоссе, колеса погружались в грязную холодную снежную кашу, а мужики весело перекликались. Шутки и смех перескакивали с одной телеги на другую.

— Юро, что скажешь?.. Скоро подморозит?

Юро Кришица, который всегда все слышал и знал — его изба прижалась к косогору у самого леса и оттуда деревня была как на ладони, — почувствовал в словах Шамая насмешку и потому ответил:

— Тебе лучше знать… Живешь у реки, там виднее.

Мартикан возвышался на своей телеге, точно громадная угловатая глыба. Он не принимал участия в разговоре и шутках и молча трясся на разболтанной телеге, смирившись с придавившей его нуждой — его, кто когда-то был в деревне королем долларов.

Ехали в город, на станцию. Учитель Цисарик обещал дешевой соломы, и вот сегодня за ней отправилось чуть не полдеревни. Это походило на чудо… никому в деревне и не снилось, что при нынешней нехватке кормов можно достать сколько хочешь соломы, да еще по такой дешевке. А все Цисарик! Они расхваливали его на все лады, но при этом пытались понять причину такого благородства. «К чему бы это? — спрашивали они друг друга или самих себя. — Почему он раньше этого не делал? У него, верно, большие связи, но с чего бы он стал пользоваться ими для нас?»

Вопросы вились роем, неслышно, как комары над водой. Никто не находил удовлетворительного ответа, хотя недоумевали все. Ответ наконец дал сам учитель.

Сегодня это была уже вторая ездка за соломой. А в первый раз вышло не очень хорошо.

Когда из разговоров с мужиками Цисарик выяснил, что солома нужна всем (а ведь как раз о соломе и говорилось после учительской конференции), он зашел к кузнецу Талапке. Талапка был плечист, коренаст, как дуб, растущий на открытом всем ветрам косогоре. Не хуже любого дротара он обошел добрую половину света и, только когда ему стукнуло сорок, наконец осел в деревне. На перекрестке двух дорог, по которым ездили крестьяне из ближних деревень, он выстроил красивый каменный дом с просторной кузницей, и его молот стучал с раннего утра и до поздней ночи. Его прямо завалили работой. А так как мужик он был простой, рассудительный, то к его словам многие прислушивались, и он еще никого не подвел.

Как раз такой человек и нужен был учителю Цисарику.

— Вы, пан мастер, может быть, возьмете это на себя? Видите ли… мимо вас чуть не вся деревня ходит каждый день, запишите, кому сколько нужно соломы. Больше ничего.

— Не знаю, пан учитель, хватит ли у меня времени. Я ведь ни на шаг не могу отойти. Торчу в кузне до ночи.

Цисарик решил, что кузнец не хочет этого делать бесплатно, и поспешил его заверить:

— Ну… разумеется, все это не даром.

Талапка толком не расспросил учителя, откуда, собственно, тот достанет столько соломы и, что самое главное, даже не попытался проникнуть в закулисную сторону дела. Он видел: можно помочь людям, и потому просто ответил:

— Попробую.

Тогда учитель объявил школьникам: «Скажите дома: кому нужна дешевая солома, пусть записывается у кузнеца». Слух облетел всю деревню, проник в каждую избу, словно пыль, разносимая ветром, и вскоре за гумнами, перед домами старосты и кузнеца, перед школой стали собираться кучки людей. Но в загуменьях ничего не было известно, староста с лесоторговцем Магатом был в городе, а кузнец осторожно отвечал:

— Люди добрые, я ведь только записываю, сколько кому нужно… и больше ничего не знаю.

Оставался учитель — к нему все и обратились.

Теперь, когда у учителя выдавалось свободное время, он приходил к Талапке в кузницу, и мужики, которым было любопытно, кто же протягивает им непривычную руку помощи, спрашивали:

— Правда ли все это?..

— А не обманут ли нас?

Они не были избалованы подобным отношением к себе. В них жило воспитанное веками убеждение, что помощь никогда не бывает бескорыстной, а опыт многих поколений подсказывал, что мужику помогают, лишь когда хотят его одурачить, чтобы потом хорошенько ободрать. Они не верили и сомневались тем больше, чем сдержаннее вел себя кузнец. Талапка до сих пор не высказал своего мнения.

Учитель в кузнице подсаживался к людям… Те устраивались на ломаных плугах, на повозках с треснувшими осями, на готовых, но еще не обитых железом телегах.