Петер Илемницкий - Избранное

Прошения громоздились на столе начальника, и каждое, казалось, кричало о своем преимущественном праве. За казенными печатями, красовавшимися на этих бумагах, скрывались подкупы, кутежи и нищенские подачки, которыми оплачивались корявые подписи рядовых членов муниципальных советов.

Муниципальные советы, подкупленные искателями патентов на открытие трактиров, погрязли в гнусной коррупции, в то время как разные вышестоящие учреждения, которые ставили на их прошения свои рекомендации и подписи, вводились в заблуждение.

Все скрывалось под покровом загадочного молчания. Молчало районное управление, которое отправляло прошения со своими рекомендациями в земское управление в Братиславе; молчали таинственные посетители канцелярии районного начальника, евреи-трактирщики без трактиров, легионеры с вылинявшими заслугами, просители-секретари из разных политических партий, — молчала вся эта мразь, порождавшая все новые трактиры в глухих деревушках.

Молчание служило лучшей маской всему, что тут творилось…

А если все-таки где-нибудь и раздавался голос протеста, если где-нибудь приподнимался занавес, открывая гнусный, закулисный мир коррупции, на помощь приходили власти, и все опять погружалось в густую тьму.

Однажды в городской аптеке, за которой уже долгое время вели наблюдение жандармы, была вдруг раскрыта некрасивая афера. Пришли, позвали аптекаря:

— Какой запас денатурата у вас имеется?

Аптекарь смущенно поморгал глазами и затем ответил:

— Шестьдесят литров…

— Шестьдесят литров?!

Один из жандармов ошарашенно вытаращил глаза, но другой, не мешкая ни минуты, продолжал спрашивать:

— Разве в аптеке нужен такой запас спирта?

— А как же! Спирт нужен и для разогревания и для приготовления лекарств. Спиртовка у нас горит почти все время… Да и в домашнем хозяйстве без спирта не обойтись…

Аптекарь струхнул только в первую минуту. Теперь он оправился и отвечал окрепшим голосом и даже с некоторым оттенком пренебрежения. Он точно хотел поиздеваться над жандармами: чего, мол, вам, дурачье, от меня надо? Разве я не аптекарь — особа весьма значительная в городе, а вы… вы… эх!

У старшего жандарма, однако, никак не умещались в голове эти шестьдесят литров: если бы даже спиртовка в аптеке горела днем и ночью, как неугасимая лампада в костеле, и то не сжечь столько спирту и нет необходимости делать такой запас. Может, аптекарь боится, что спирт подорожает? Но тут он может не волноваться: цены на спирт твердые.

— Разрешите произвести у вас обыск!

Жандармы принялись за работу. Чтобы показать серьезность своих намерений, они перерыли сперва ящики и полки шкафов в первой комнате, хотя с самого начала было ясно, что тут не спрячешь и пятилитровки.

Аптекарь возмущенно хватался за голову:

— Господа!.. но, господа… я не понимаю…

Однако это не подействовало на жандармов. Не найдя ничего, они перешли в другую комнату. Здесь аптекарь совсем уже потерял самообладание, бегал из угла в угол, выкрикивая:

— Господа!.. Господа… Этого я не ожидал!.. Как же так?..

Старший жандарм с удовлетворением подумал, что наконец изловил птичку: «Мы всегда вот так: приходим, когда нас никто не ждет».

Прибежала и пани аптекарша. Но напрасно она заламывала руки, напрасно убеждала обоих представителей власти, что их затея неуместна, попросту нелепа — раз жандармы начали обыск, то, как бы он ни был неуместен, они должны были довести его до конца, даже если дело и происходило в доме пана аптекаря. Иначе к чему тогда антиалкогольная кампания, если придется складывать оружие на пороге таких домов? К чему приказы районного управления, в которых предписывается применение строжайших мер по отношению к контрабандистам и укрывателям денатурата? К чему тогда тревога, поднявшая на ноги весь районный аппарат?

— В самом деле, господа… давайте как-нибудь прекратим все это…

Аптекарь ходил за жандармами по пятам. Но разумное предложение «как-нибудь прекратить» прозвучало слишком поздно.

Нашли четыреста восемьдесят литров денатурированного спирта. Конфисковали его.

Это было чрезвычайное происшествие.

Скандал.

Между жандармским и районным управлениями усиленно заработал телефон. У пана аптекаря тоже был телефон. Но ради такого случая он лично явился к районному начальнику для объяснений.

— Голубчик, ведь четыреста восемьдесят литров, ты пойми! Шутка сказать!

— Но… для спиртовки, для разогревания…

— Да в своем ли ты уме? Твоих запасов хватит до десятого поколения аптекарей!..

— Но необходимо как-нибудь договориться!

Снова возбужденно задребезжал телефон. Районный начальник с трубкой в руке склонился над столом, втянул голову глубоко в плечи, как человек, который и в присутствии других хочет остаться один.

— Алло! Жандармское управление?.. Да… так, так… Знаю, обо всем подробно информирован… Да… Это нужно квалифицировать просто как излишнюю поспешность со стороны ваших… этих. В данном случае и речи быть не может о контрабанде или злостном укрывательстве… Это вздор, сущий вздор… вот-вот!

Аптекарь во время этого недвусмысленного разговора как бы ушел в себя и в душе удовлетворенно усмехался. Это же совершенно естественно, логично: зачем беспокоить скандалом общество?

— Да, да!.. Конфискованный спирт… конфискованный по ошибке спирт вернуть владельцу… Понимаете: не было никаких юридических оснований. Излишнее рвение… вот! Само собой… Всему есть границы…

Скандала не произошло.

Пан аптекарь мог и в дальнейшем спокойно жечь свою спиртовку.

Вымуштрованные жандармы приняли это решение вышестоящих инстанций как факт, не подлежащий обсуждению, но их убежденность в важности антиалкогольной кампании, проводимой районным управлением, заметно поколебалась. Им наглядно показали, что алкогольная зараза не грозит краю со стороны солидных богатых фирм и что на подобные случаи надлежит смотреть сквозь пальцы, а то и вовсе закрывать глаза и соблюдать известный такт.

«Вестник» докопался до этого инцидента и предал его гласности. Заодно заклеймил он и других, гораздо менее значительных «предпринимателей», на которых теперь и обрушились жандармы, удовлетворяя обоим требованиям властей: вести борьбу с контрабандой и соблюдать известный такт.

В районную тюрьму приводили мужиков, пытавшихся хоть с помощью контрабанды раздобыть денег для уплаты налогов, беспощадно преследовали мелких перекупщиков, казавшихся им подозрительными, хотя крупных спекулянтов не смели и не хотели замечать.

Бабы в деревнях переносили спирт в больших бутылях под юбками, и, если над какой-нибудь бабенкой начинали подшучивать, что, мол, ходишь так тихо, точно денатурат под юбкой несешь, жандармы глаз с нее не спускали.