Франсиско Веладо - Кокосовое молоко

— Погляди, Хуанита, муравьи поедают наши розы.

— Да, матушка, какая жалость.

— Скажи, не будет греха, если их убить?

— Нет, матушка, какой же тут грех.

— Бедняжки.

— Проклятые муравьи.

— Не говори так.

— Вспомните, священник говорил, чтобы вы налили креозоту в ямки, и они погибнут. Вы забыли?

— Ну, что ж, убей их, доченька. А то они прикончат наш цветник, и у нас не будет роз для алтаря.

Заполненные одними и теми же разговорами о мелочах, дни текли безмятежно.

Все были счастливы. Вставали очень рано, к заутрене. Возвращаясь из церкви, покупали хлеб, молоко, мясо — все, что нужно для кухни. Потом не выходили до вечера, пока не наступало время снова идти в дом к господу нашему.

У них не было ни минуты досуга. Всегда нужно было что-то делать — либо с муравьями, либо с соседскими котами, являвшимися в гости. Говоря по правде, коты доставляли им много хлопот, когда сговаривались «поиграть в чехарду» с одной из кошечек.

Совместные действия Гороха, Завитка, Принца, Трубочиста и других, чьих имен я не запомнил, против безутешной Бабочки или Дикой Розы приводили к тому, что на крыше образовывалось много изъянов. Это стало обычным. Приходилось вызывать мастера Гочеса, старого каменщика, с давних пор чинившего крыши, которые протекали в сезон дождей. Гочес приходил вместе со своим сыном Агустином — глухонемым придурковатым пареньком. Впрочем, он был работяга и со своими обязанностями справлялся хорошо. Когда мастера вызывали по какому-либо делу, немой помогал ему: переносил лестницу с одного места на другое и залезал на крышу. Со стариком, дававшим ему лишь самые необходимые указания, он объяснялся знаками, и все бывало в порядке.

Когда каменщик приходил, девушки присматривали за комнатами, где хранилось много священного хлама, алтарного имущества и рождественских украшений.

— Хуанита, поди убери ящики с тремя волхвами и пастухами. А ты, Элена…

С тех пор как у нее было кому приказывать, добрая госпожа приобрела привычку отдавать три приказа сразу:

— А ты, Элена, поди в другую комнату и накрой большой сундук. Да накрой получше: там бык и мул.

И вслед за тем:

— Марсела!

— Что прикажете?

— Ты тоже помоги девочкам. Скажи им, чтобы покрыли сундуки брезентом, который идет на скалы, — он совсем новенький. Да когда будешь переносить его с места на место, дочка, смотри не засыпь озеро и не наделай вмятин в реке.

Когда чинился потолок другой комнаты, распоряжения и приказы повторялись почти дословно, но были, конечно, совершенно необходимы.

— Марсела, и ты, Хуанита, тоже, пойдите и вдвоем перенесите ангелов, чтобы на них не накапало. Не забудьте накрыть кедровый сундук — там внутри туники и крылья. В самом большом сундуке — все для страстей христовых, одеяния и покровы для святого погребения. — Тут следовала пауза. — Ах, там же кающийся святой Николай! Элена, поди и ты тоже — нужно вытащить святого Николая. Помоги им, этот святой очень тяжелый.

— А мастер? Почему ты пришел один?

— …

— Что?

— …

— Нет, сынок, твоих знаков я не понимаю. Хуанита, иди сюда, объяснись с немым. Что он говорит?

— Он говорит, что его папа не может ходить, он лежит в постели, у него приступ ревматизма.

— Бедняга! У меня тоже. Ай! В общем и этот знает свое дело. Пойди с ним и покажи ему место, где капает. Я уже говорила вам, что делать. Ты, Марсела, вытащишь небо и облака, что для праздника тела Христова, а ты, Элена, отряхни цветы и перенеси их сюда. Не забудьте, что в большой клетке для жаровни лежат солнце, луна и звезды.

С тех пор как заболел каменщик, в доме этом только и было разговору что о протекающей крыше. Немой не был столь сведущ, как старик. Поэтому, заделывая одну дыру, он не замечал двух других. Повторялось это изо дня в день. И хотя коты уже не устраивали скандальных сборищ, все время обнаруживалась разбитая черепица.

— Матушка, — говорила Хуана, — в комнате трех волхвов капает с потолка.

— Матушка, — говорила на другой день Элена, — в комнате быка и мула тоже капает.

— Матушка, — говорила на следующий день Марсела, — в комнате кающегося святого Николая капает в двух местах.

Вызывали немого. Каждый день он разбирал черепицу и укладывал ее снова. Но назавтра капало еще где-нибудь.

— А где Хуанита? — спрашивала сеньора Маркос, которая не могла подняться с постели из-за ревматизма.

— Она в комнате быка и мула.

— Скажи ей, пусть будет поосторожнее.

На следующий день она спрашивала про Марселу.

— Она в комнате трех волхвов.

Затем про Элену.

— Озеро промокло, она его вытирает… Брысь, Бабочка, во всем этом ты виновата.

Прошел сезон дождей, и наступило лето. Потом прошло и лето. И снова начались дожди, когда бедная нинья Маркос поняла, что произошло событие… Вернее, три события…

— Ах, нинья Маркос, — сказал ей в один прекрасный день священник в исповедальне. — Как же вы могли не заметить недомогания своих приемных дочерей? Но что я говорю! Вы же божья душа! Вам ли подозревать иу и тем более этого дурачка. Просто не верится, что в этом животном, не способном даже слова сказать, столько лукавства. Не верится. И вы ничего не замечали? Вам следовало бы раньше рассказать мне то, что вы говорите теперь: что Элену тошнило, что у Марселы отекали ноги, что у Хуаны лицо пошло пятнами. И прежде всего вы должны были рассказать мне, что у них растут животы — ведь это очень подозрительно. Но что вы можете знать о подобных вещах? Надо было, чтобы вам это разъяснили ваши подруги, добрые дамы из Третьего ордена святого Доминго! Ну что же, дочь моя, теперь ничего не поделаешь. На то, видно, воля божья! Вы только не заточайте бедняжек в Дом доброго пастыря, как предлагает господин из Семи слов. Вы должны стать бабушкой-христианкой. Правда ведь, я угадал ваше желание? Вы такая добрая. Ну и не будем больше говорить об этом.

10 сентября 19… года.

Дон Руперто Варгас, падре Вальбуэна и я представляем собой комиссию, которой поручено встретить в порту Акахутла монахинь, приезжающих, чтобы основать в Сонсонате колледж.

Мои сотоварищи — люди прославленные, рыцари Семи слов, весьма почтенной католической корпорации, и я без излишней скромности, с какой произносятся патриотические речи, полагаю, что лишь мои великие заслуги и достоинства как дамского угодника были причиной моего назначения в комиссию: ведь в Сонсонате мы должны присоединиться к комиссии дам.

Дон Руперто — человек уже довольно пожилой, очень религиозный и порядочный в своих привычках. К тому же он приятный писатель и почетный член Атенея. Ну и, по правде говоря, не дурак выпить.