Йордан Йовков - Старопланинские легенды

Невдалеке видны могилы. Впереди маленькие могильные холмы, а за ними — один большой и широкий. Тут же, в сторонке, и старое турецкое кладбище, покривившиеся мраморные столбы ярко белеют на фоне темных кипарисов. Димитр остановился у большой могилы.

— Вот тут они все, — проговорил он. — И он тут… — Потом повернулся и показал рукой на одну из небольших могил: — А тут подпоручик Варенов…

Все это свежие могилы — земля рыхлая, непримятая, деревянные кресты еще совсем белые. Но тропинки вокруг плотно утоптаны. Видно, что здесь побывало много народу, — повсюду недогоревшие свечи, увядшие цветы.

Обнажив головы, Делчо и Димитр стоят друг возле друга; Делчо все держит коня в поводу. Незаметно к ним подходят Никола и Илия. Они издали узнали Делчо по его коню. Никола и Илия здороваются с Делчо сдержанно, тихо, без улыбки. Недостает Анания — он ранен. Никола все тот же, разве что стал важнее и самоуверенней. Он подтянут, бакенбарды тщательно подстрижены, фуражка сильно заломлена набекрень, лицо загорелое, здоровое и красное, цвета кованой меди. Никола произведен в ефрейторы. Он то и дело косится на свои погоны и нашивки. Ему, видно, страшно хочется побахвалиться, но он понимает, что сейчас это неуместно, и сдерживает себя. Молча сняв фуражку и несколько театральным жестом разведя руки в стороны, он громко вздыхает. «Мир! Наш суетный мир!» — говорит он.

Земляки застыли у могилы. Это одна из тех общих больших могил, которые называют братскими. Земля заботливо выровнена, а большой деревянный крест стоит, словно широко раскинув руки. Делчо останавливает взгляд на надписи. «Здесь покоятся 84 нижних чина», — читает он. Ниже следует номер полка, бригады, дивизии. А в самом низу, отдельно и более крупно: 28.III.1913. Эльбасан». И все.

Эльбасан — так называлось это село. Но теперь это слово приобрело иной смысл. Эльбасан! Это кровавая и жестокая битва, мрачное шествие смерти, гром пушек и буря «ура!», боль и отчаяние предсмертного крика, восторг и опьянение победы. Эльбасан — это тишина смерти, отдых после тяжких бранных трудов.

Мучительно-грустно погребение в эти братские могилы. Трупы приносят такими, как их подобрали на поле боя, они еще в крови, на лицах сохранилось то выражение, какое застыло на них в последний миг. На разорванных гимнастерках остаются и пришитые матерчатые квадраты с именами каждого, и измятые, только что полученные письма из дому. Тела укладывают одно подле другого, а то и одно на другое. И это вовсе не проявление жестокости, неуважения или небрежности. В этом — задушевная, трогательная близость, которой требуют товарищество и общность судьбы.

Никола отделился от всех и направился к могиле Варенова. А земляки все стоят и стоят у братской могилы. Они еще не проронили ни слова. Каждый думает сейчас о тех, кто лежит у самых их ног. Лежит там и Стоил. Делчо пытается представить себе, где именно и как лежит он среди других. И в воображении настойчиво является образ Стоила, такой, каким он видел его в последний раз на поляне у окопов. В памяти Делчо оживают доброе, кроткое лицо, высокая фигура и широкие, сутулые плечи, задумчивые глаза, устремленные в поле… И он вспоминает слова, которые сказал тогда Стоил Варенову: «Мы-то терпим, господин подпоручик, да вот она не ждет — земля-то. Поглядите-ка — говорит, точно живая…»

На востоке сквозь кипарисы виднеется поле. Там, за горизонтом, медленно тонет тяжелая черно-синяя туча. И теперь, когда солнце клонится к закату и лучи его так нежны и мягки, на темном фоне этой тучи поле выглядит восхитительно зеленым и прекрасным. Вот появилась там длинная черная колонна, видны запряженные лошади, поникшие под тяжестью груза. Это возвращаются с позиций артиллерийские части. Они едут назад быстро, шумно и весело. Будто все, все скоро уедут отсюда и никто здесь не останется.

Конь Делчо почуял стук колес, впился глазами в поле, нетерпеливо забил копытом о землю и, вздрогнув всем телом, протяжно и громко заржал.

Перевод М. Михелевич и Б. Ростова.

Бои шли неподалеку от города. Пронесся слух, будто неприятельских войск много и они наступают. Тогда все — старые, молодые, женщины, дети — бросились помогать, кто чем мог. Освобождали дома под лазареты, расставляли койки, собирали груды белья. Экипажи сновали по шоссе, перевозя раненых; вереницы телег доставляли ящики с гранатами и патронами. Воду таскали в мехах, но ее не хватало. К полудню солнце припекло, стало жарко. Поля вдоль позиций были сухими, безводными, как пустыня. Люди изнемогали от жары и усталости — чего не дали бы они за глоток воды, который смочил бы их потрескавшиеся губы! Упорно, поговаривали, будто пушки и пулеметы от непрестанной стрельбы так раскалились, что если их не охладить… Возвращавшиеся с позиций еще издали кричали: «Воду! Несите скорее воду!»

Возле колодцев и фонтанов зазвенели медные ведра. И вот от города к полям потянулась многочисленная толпа; это была странная процессия: лошади с переметными мехами, телеги со всевозможными бочками, женщины с коромыслами, дети с кувшинами. Люди спешили, подгоняли друг друга, и на их лицах написана была тревога и самая нежная забота.

Среди тех, что первыми вышли из города с коромыслом на плечах, была и Шина, женщина лет сорока, проворная и сильная. В маленьких городках люди обычно знают друг друга, но Шина пользовалась особой известностью. Она была бедна, но славилась своим трудолюбием, а в ее благонравии и глубокой набожности никто не посмел бы искать лицемерия. Строгая нравственность и мужественная энергия придавали ей что-то необычное, необычно звучало и ее имя.

Когда заходил о ней разговор, случалось, кто-нибудь пожимал плечами и неопределенно улыбался, но и этот человек едва ли мог сказать о Шине что-либо худое.

Большинство женщин и детей, шедших вместе с ней, свернули к перевязочным пунктам, остальные остановились, поджидая встречных солдат, но Шина слышала, что вода прежде всего нужна пулеметам. Где они? Как их найти? Она ничего не знала об этих машинах и не понимала, зачем им необходима вода. Дорогой она снова услышала, как кто-то говорил: «Так раскалились, что не смогут стрелять. Вода нужна». И она поняла, что должна идти вперед, должна спешить.

До нее доносились могучие раскаты сражения. По всему горизонту то и дело высоко взметались черные столбы дыма от взрывов фугасных снарядов; молочно-белые облачка шрапнели застилали небо. Непрерывно раздавались пушечные залпы, часто и нетерпеливо щелкали винтовочные выстрелы. Но среди всей этой пальбы она различила и какие-то другие выстрелы, следующие друг за другом, отрывистые и короткие, будто сухо и резко стучала швейная машина. «Может, это они и есть!» — подумала она. Поблизости никого не было. Слева от нее по шоссе проносились повозки и снарядные ящики, двигались солдаты. Но это было далеко.