Йордан Йовков - Старопланинские легенды

Эню молчал, закусив губу.

— А пальто? На что ты пальто купишь? — спросил он.

— Да ведь есть у меня пальто. Вот оно! — Серафим взял со скамьи пальто и развернул его. — Хорошее оно у меня, ничего ему не делается…

Он улыбался и легонько качал головой, будто считал заплаты или что-то припоминал. Вот уже лет десять, а то и больше, как Серафим собирался купить себе новое пальто. В молодости он заработок свой пропивал. Теперь пить бросил — здоровье не позволяло — и деньги обычно кому-нибудь отдавал, как отдал их в это утро Павлине. С давних пор начали появляться на его пальто эти большие серые заплаты из грубой ткани.

— Хорошее оно, мое пальто, — продолжал он с какой-то особой радостью в голосе. — Вот залатаю и еще одну зиму прохожу. А коли мне на роду написано, так, может, и перед богом в нем предстану. Может, оно там, на том свете, сослужит мне добрую службу. Может, мне там новое пальто дадут, золотое… драгоценное, как говорится…

Серафим обращался к Эню, но не смотрел в его сторону. Потом опустил пальто на колени, взглянул куда-то вдаль и улыбнулся.

О сыне своем Илии, вот уже лет шесть как покинувшем село, дед Герги слышал только худое. Но довелось ему наконец услышать и кое-что хорошее: поговаривали, будто Илия вернулся недавно из-за границы и его видели в городе на ярмарке, где он покупал и продавал лошадей. Это был уже не прежний Илия — у него завелись деньги, одет он был щеголем, сидел за одним столом с богачами. Дед Герги не знал, верить этому или нет. Но вот Илия явился сам. Все такой же узколицый, он был теперь опрятно одет и чисто выбрит. Безрукавка на нем была не из грубой домотканой материи, а из добротного коричневатого сукна, сапоги на щиколотках собраны гармошкой. Приехал он не на чужой телеге, а на собственной, И какая это была телега! Какие кони!

Бедняцкая конюшня деда Герги не видывала таких лошадей. А кони как будто сами знали себе цену. Когда дед Герги, стоя в сторонке, любовался ими, они глядели на него как бы свысока, полуприкрыв веки, и сладко похрустывали сеном. Дед Герги смотрел им в зубы — молодые были кони, пяти-шести годков. Стройные, горячие, они походили друг на дружку, как близнецы, оба одного роста, каурые, а гривы и хвосты почти белые. Кони такой масти встречаются редко и действительно очень красивы.

Чтоб похвалиться, дед Герги прошел по селу, побывал у многих. Наконец решил заглянуть и к Тодору.

— Бог в помощь, Тодор! Бог в помощь, Аничка! — крикнул он весело, остановившись у их плетня.

Тодор и Аничка строили новый хлев, дом они тоже выстроили сами. Распоряжалась Аничка — она на все была мастерица, а Тодор только помогал.

— Чтоб у вас работа спорилась! — сказал дед Герги, отметив, что за каких-то два дня постройка заметно выросла.

— Дай бог и тебе удачи, дед Герги. И тебя можно поздравить. Вернулся парень, а?

— Вернулся, вернулся Илия.

— Вырос, возмужал. А какие лошади! Видел я их: больно хороши.

Говорил только Тодор, Аничка все время была рядом, слышала разговор, но предпочитала молчать, только глаза ее будто смеялись.

— Так ты видел, какие лошади? Видел? — переспросил дед Герги. — Цены им нет. Вчерась ездили с Илией в Аптаат, шурина навестить. На обратном пути доехали до холма, стали спускаться, а они как понесли — не удержишь. Илия мне кричит: «Держи, держи вожжи, отец, будем вместе тянуть, иначе не остановишь!» Еле справились, — сильные, черти.

— Хорошие лошади, ничего не скажешь! — подтвердил Тодор. — Теперь Илии жена нужна.

— Будет и жена, Тодор, будет.

Глаза у Анички заблестели еще веселее. Она то носила кирпичи, придерживая их коленом, то месила глину, то таскала воду из колодца, двигаясь легко и красиво. Она разулась, подоткнула спереди юбку, а голову, чтоб не пекло солнце, повязала белой косынкой, как это делают жницы, оставив открытыми только гладкий лоб, изогнутые брови да черные глаза. Перепачканная глиной, она все равно выглядела красивой. Дед Герги знал, что Илия когда-то ухаживал за Аничкой, но было это давно и уже позабылось.

— Слышишь? — спросил дед Герги и, улыбаясь, указал на Геневу корчму, что стояла напротив дома Тодора. Оттуда доносились звуки волынки. — Это мой молодчага, Илия. Пусть повеселится, пусть покажет чорбаджиям, что и он мужчина, и он может деньгу зарабатывать.

Дед Герги взглянул на усмехающегося Тодора, встретился еще раз со взглядом черных Аничкиных глаз и отправился домой.

Вернувшись, он прежде всего зашел в конюшню посмотреть на лошадей, а потом сел на скамью перед домом. К обеду явился Илия, веселый, раскрасневшийся.

— Был я у Тодора, — сказал дед Герги, — они с Аничкой все работают, сами строят.

— А я у них утром был, — ответил Илия, глядя куда-то в сторону и постукивая прутиком по смятым голенищам. — Аничка даже не взглянула. Нет чтоб сказать: «Добро пожаловать в дом, я тебя кофеем угощу», — молчит.

— Эх, сынок, люди делом заняты, разве не видишь?

Дед Герги хотел еще что-то сказать, но промолчал. Когда-то Илия батрачил на Аничкиных родителей. У них с Аничкой была любовь. Илия даже похвастался как-то, что возьмет Аничку в жены. Но она неожиданно для всех вышла за Тодора.

— Будто мы не ели от одного каравая, не метали вдвоем снопов, — начал снова Илия, — будет из себя корчить… Да ладно! Бог с ней.

Через несколько дней Илия уехал в город. Вернулся он уже без лошадей, на чужой телеге.

— Где лошади? Что ты с ними сделал? — спросил дед Герги.

Илия похлопал себя по карману и засмеялся.

— Вот они где. Продал я их.

— Ох, сынок, что же ты сделал? Такие лошади! Где ты еще таких сыщешь?

— Я еще лучше куплю. Эти — что…

Снова Илия зачастил в Геневу корчму. Иногда он заходил к Аничке и Тодору, смотрел, как они работают. Разговаривал он только с Тодором, потому что Аничка ему не отвечала, делая вид, будто не слышит. Она молча, спокойно смотрела на него блестящими насмешливыми глазами и не желала признавать за гостя.

— Года два пробыл я в Тузле, — рассказывал Илия, — работал там у одного хозяина, управляющим на хуторе, а хутор, тебе скажу, — два таких села, как наше, будет. Уж очень он меня любил. «Никуда, — говорит, — ты не уедешь, не пущу тебя». Была у него дочь, Мариорой звали. Рассчитывал зятем меня сделать. «Ах так! — думаю. — Это мне ни к чему!» Только меня и видели.

— Оттуда ты прямо сюда приехал?

— Нет, потом я был в Эски-Джумае, на ярмарке. Прижимистый народ наши болгары! То ли дело румыны, широко живут. А почему бы и нет? Много ли радости у человека? Я вот тоже люблю… Приеду на ярмарку и сразу в питейное заведение. «Играйте! — говорю музыкантам. — И вино несите!» А они смотрят, удивляются. На что мне деньги? Дорогу мостить, что ли?

Илия смеялся и смотрел на Аничку. Занятая работой, она лишь изредка украдкой бросала на него быстрый взгляд. Ее насмешливые черные глаза, казалось, говорили: «Уж больно ты расхвастался! Кто тебе поверит!»