Йордан Йовков - Старопланинские легенды

Анадолец, или Паша́, как его еще называли, был самой лучшей собакой Петра. Он был крупный, черный, с длинным лохматым хвостом и вислыми ушами — такие уши и такая шерсть бывают у собак каракачан. Анадолец не был похож на других собак. Прежде всего, ступал он как-то особенно. Обычно собаки, когда они в хорошем расположении духа, бегут трусцой, задрав хвост колечком. Анадолец шел медленно, как медведь, смотрел вниз, и голова его в движении покачивалась то влево, то вправо. Взгляд у него был самоуверенный, гордый. Другие собаки часто увивались около Петра или играли друг с другом, и тогда глаза их весело блестели, а в уголках раскрытой пасти появлялись морщинки, отчего казалось, что собаки смеются. Анадолец держался в стороне от остальных собак, нежностями не занимался, был серьезен и недоступен.

Еще в тот день, когда порывы ветра доносили до обоняния собак запах волка, они вскакивали, словно ужаленные, и начинали лаять. Анадолец тревоги не проявлял и, продолжая лежать, лишь приподнимал голову, нюхал воздух и глухо рычал — будто доносились далекие раскаты грома. После этого он клал голову на передние лапы, но глаза его горели и зорко следили за всем вокруг.

Волк выл несколько ночей подряд, ходил, видно, вокруг хутора, но напасть еще не решался. Несмотря на это, Петр приготовился встретить его. Лицо у Петра было красное, загорелое; одет он был с головы до ног в кожи и потому выглядел косматым, как эскимос: гамаши из козьей шкуры до колен, меховая безрукавка, а сверху тулуп. Он почистил свой большой черногорский револьвер, подправил плетень там, где он покривился. По вечерам Петр загонял овец в хлев, а сам, чтобы не осрамиться на старости лет, ложился у порога. Анадолец и другие собаки оставались за плетнем.

Снег падал и падал, мелкий, тихий. Волк больше не давал о себе знать, и Петр немного успокоился. Однажды вечером он вышел, чтобы обойти хозяйственный двор. Снег скрипел под замерзшими постолами. В одном месте он увидел, что кобылы из табуна сгрудились в кучу и фыркают, а перед ними в снегу валяется собака и ластится. Петр не обратил на нее внимания, вернулся в сарай и лег. На дворе у плетней лежало много овец, но Петр не стал загонять их в сарай — волка-то ведь поблизости не было.

Не успел он еще досмотреть первый сон, как его разбудили кинувшиеся в сарай овцы. Он открыл глаза и так и оцепенел: огромный волк с разинутой красной пастью (он ему показался ростом с осла) гонялся за овцами, и та из них, которую он догонял, падала на землю мертвой. Затрещал плетень, что-то, как мяч, метнулось в загон, и вот волк, встав на задние лапы, оказался перед другой страшной пастью и другими страшными зубами. Это подоспел Анадолец. Послышалось рычание, словно скрежет цепей, волк и собака боролись, стоя на задних лапах, грудь в грудь.

Челюсти щелкнули, как клещи, волк перепрыгнул через плетень, за ним погнались собаки. Тут только Петр пришел в себя, стал кричать и стрелять. Волк зарезал семь овец, покусал еще несколько. Но бед он наделал еще больше. Когда наутро смотрели лошадиный табун, обнаружили, что у молодой кобылы разорваны ноздри, а сзади на боку зияет глубокая рана. Только тут догадались работники, что за собаку видел накануне вечером Петр: это была вовсе не собака, а волк. Волки прибегают к такой хитрости: ляжет волк, начнет валяться в снегу, ластиться. И какая-нибудь молодая кобылка, подталкиваемая неотразимым любопытством, подойдет, чтоб посмотреть, что там такое, понюхать. Тогда волк вскакивает и вцепляется ей в ноздри. Именно это сделал волк и в тот вечер. Враг был не только большой и сильный, но еще и хитрый.

С этой ночи все свои надежды Петр связывал только с Анадольцем. Он сытно кормил его пшенной кашей, бросал ему куски хлеба, которые Анадолец ловил на лету, как дети ловят мяч. На него было любо-дорого поглядеть: взъерошенный, со стоящей дыбом густой шерстью, присыпанной снегом, с горящими, как угли, глазами. Идет вразвалку, гордый, гневный, сильный, как лев. «Держись, Паша́, — обращался к нему Петр. — Будь молодцом!»

Бесстрашие делало Анадольца безрассудным. Однажды ночью собаки подняли лай. Петр вышел во двор. Не было никакого сомнения — волк находился поблизости. Вдруг рыжая собака бросилась в сторону, за ней другие. А вскоре, не издав ни звука, словно стрела, устремился туда же и Анадолец. По лаю можно было определить, что собаки ушли довольно далеко. Внезапно послышался страшный шум — лай, рычание, визг, — а потом все утихло. Вскоре вернулся Анадолец, присел на задние лапы и стал зализывать раны. Возвратились и другие собаки. Не было только рыжей — волки разорвали ее.

По следам, которые Петр на следующий день внимательно оглядел, стало ясно, что на этот раз волков было много. Один из волков заманил собак, притворился, что убегает, и увлек их за собой. Остальные напали на них сзади и окружили. Так они разорвали в клочья рыжую собаку. Среди следов Петр узнал и следы большого волка. И он был здесь. «Он у них вожак», — подумал Петр.

Анадолец вырвался из западни, спас и других собак. Было заметно, как со дня на день он становится все более бесстрашным, все более злым. Еще раз, пока светила луна, Петр видел, как он борется с волком грудь в грудь. Раза два-три они разбегались в разные стороны, а потом снова сходились. Анадолец уже брал верх над волком.

А зима продолжалась. На старый снег часто ложился новый. Голод погнал все живое к селам. По утрам на свежем снегу виднелись следы куропаток, зайцев, лис. А немного в стороне, в дальней части поля, проходила одинокая стежка — там виднелись крупные следы волка.

Ночи стали темными, наползал туман. Петр загонял овец в сарай, а сам, как и прежде, ложился на пороге. Он больше не видел волка, но знал, что тот приходит: слышно было рычание, лязг зубов, собаки лаяли, как ошалелые. На следующий день Петр рассматривал следы на снегу. Он был доволен, улыбался: следы волка перемещались все дальше и дальше от овечьего загона. Зубы Анадольца заставляли его возвращаться или сворачивать в сторону.

— Васил, ночью волк опять проходил у тебя под окном, — говорил весело Петр.

— Проходил? А я и не заметил.

— Проходил, но к сараю не смеет сунуться. Анадолец его прогоняет.

Возвращаясь домой, Петр выносил Анадольцу хлеба. «Молодец, Паша́, молодец!» — говорил он, глядя на него с восхищением. Собака казалась ему страшной: откормленная, с широкой покатой спиной и грозно сверкающими глазами. Она нехотя смотрела на Петра, словно не узнавая его. «И он настоящий зверь, и он как волк», — думал Петр.

Поняв, что волк побежден, Петр захотел доконать его, убить. Он стал по ночам сторожить с ружьем, но волк больше не приходил. Он не появлялся, когда его подкарауливали, но как только Петр уходил к себе, волк был тут как тут. Тогда Петр нашел старый волчий капкан и поставил его на пути бирюка. Теперь волк больше не проходил под окном Васила; Анадолец встречал его далеко от хутора, и он сворачивал в сторону, бежал по боковой тропинке и перепрыгивал через глубокий овраг, который окружал двор. В этом месте вместо мостка лежала доска, но волк не проходил по ней, а перескакивал с одного берега на другой. Там, где его передние лапы каждый раз зарывались в снег, Петр и поставил капкан. Он был привязан цепью к хорошо замаскированному железному колу.