Йордан Йовков - Старопланинские легенды

До сих пор Стоил все выжидал момента, чтобы поговорить с Делчо по душам. Хотелось доверчиво, откровенно рассказать, до чего трудно приходится ему последнее время. С тех пор как пахнуло весной, он всякого покоя лишился, ходит сам не свой. Что-то зовет его, тянет в родную деревню. Сколько раз поглядит на себя в этой солдатской одежде — и сам себя не узнает. А война все идет да идет, и конца ей не видно. Но Стоил не хотел осуждать кого бы то ни было. Коли так уж получилось, так тому и быть и ничего тут не поделаешь. Нужно добросовестно и честно нести службу. И теперь, слушая Делчо, он думал о тех молодых, чистых душой парнях, которые могут служить именно так, и радовался за них. Стоил решил не говорить ни слова, чтобы не заронить и тени сомнения в душу Делчо, скрыть свою муку глубоко в себе.

— Что ты сказал, Делчо? — спросил он как-то особенно сердечно и весело. — Ты что-то сказал, а я прослушал.

— Может, скоро снимемся с позиций, говорю.

— А, вот оно что… Дай-то бог…

Стоил задумался и покачал головой.

— Не знаю, Делчо, — медленно проговорил он. — Не пахали мы нынче, не сеяли. Не знаю, может, на то божья воля. Может, он другого хочет, по-другому определил. На все его воля…

Больше Стоил ничего не сказал.

Они вышли из землянки и нашли Николу, Димитра и Илию на поляне, неподалеку от окопов, которые служили ходами сообщения с траншеями. Линия укреплений проходила совсем близко, и они забрались бы и туда, если бы это не было запрещено. В эту сторону разрешалось удаляться от лагеря лишь до линии окопов.

Погода стоит прекрасная. Наступили первые жаркие, почти летние деньки, и солдаты спасаются от зноя в тени землянок. Кое-где виднеются редкие фигуры, которые передвигаются медленно и лениво, разморенные жарой. Поле еще сверкает свежими, сочными красками. Там, куда падает тень от облаков, оно темно-зеленое, почти черное, а на освещенных солнцем местах — яркое, светлое. Долина за лагерем все так же прекрасна, все так же разукрашена яркими пятнами цветов. Словно кто-то расстелил светло-зеленое шелковое покрывало, расшитое пестрым, причудливым узором.

Земляки тихо переговариваются между собой. Смех и беззаботное веселье внезапно сменились тем унынием, которое приходило редко, но именно поэтому было особенно болезненно и гнетуще. Они говорят о тяготах и лишениях, которые пришлось перенести, о плохих вестях, приходящих из деревни; о письмах, которые пропадают; о вечном вранье насчет мира. А больше молчат, погруженные в мрачное раздумье, лишь изредка обронят словечко-другое. Говорит сейчас один Никола. Он распаляется с каждой минутой все больше и больше, раздражается, впадая в то неумеренное и неуемное недовольство, когда во всем видишь только дурную сторону. В конце концов он нападает на свою излюбленную тему: его распря с Буцовым.

Со стороны моря показался подпоручик Варенов. Как видно, он вел какие-то наблюдения, потому что на груди его висит вынутый из футляра бинокль. Варенов еще довольно далеко, идет он легко и быстро, на каждом шагу похлопывая хлыстиком по правому сапогу. Но вот он замедляет шаг, достает какую-то бумагу, наверно письмо, останавливается, читает и улыбается. Улыбка становится еще радостней, когда, оторвавшись от письма, он долго всматривается во что-то другое, по виду похожее на маленькую фотографию. Потом прячет все это и с той же счастливой улыбкой на лице бодрым шагом двигается дальше, по-прежнему постукивая ритмично хлыстиком.

Варенов очень молод, почти мальчик, у него красивое, чистое, безусое лицо. Давно не стриженные, длинные, густые волосы выбиваются из-под фуражки — черные, блестящие. У него светлые улыбчатые глаза и длинные, густые, как у девушки, ресницы. От всего его существа веет жизнерадостностью, беззаботностью. Как все молодые, здоровые люди, он выглядит беспричинно счастливым и веселым. Вот он уже близко.

— Кто это? — спрашивает Делчо.

— А, наш ротный идет! — говорит Стоил, заметив Варенова. — Подпоручик.

— Какой он… Совсем молоденький.

— Молод, да хорош.

Стоил, верно вспомнив про что-то, улыбается.

— Никола, — говорит он, — помнишь, в той деревне… как она называлась?.. Где ты хозяйке наврал насчет подпоручика? Подходит она ко мне и спрашивает: «Верно ли, говорит, будто ваш капитан — девица?» Набрехал ей Никола, она и уши развесила.

Варенов теперь всего в нескольких шагах. Солдаты встают.

— Что поделываете? — говорит он, останавливаясь подле них. — Беседуете?

— Беседуем, господин подпоручик, — отвечает за всех Никола.

— Отлично, отлично. А это кто? Артиллерист как будто?

Делчо докладывает, какого он полка, зачем прибыл и где их лагерь.

— Так… так… Стоил — твой дядя, я знаю. Я тебя уже раз как-то видел.

Варенов старается нарочно говорить неестественно низким и грубым голосом, — видимо, для того, чтобы хоть как-то скрыть, что он очень юн.

Заметив Димитра, он улыбается.

— Ну как, Димитр? Как дела?

— Да мы — ничего, господин подпоручик! И табачок есть, и деньжата водятся…

Димитр выпевает речитативом свой ответ и, согнувшись в дугу, испуганно мигая, смотрит на подпоручика; морщины на его лице складываются в широкую, добродушную и чуть плутоватую улыбку. Он словно хочет показать подпоручику, что все у него в порядке, что он в добром здравии, немного смешон и, может быть, как все уверены, малость глуповат. Он готов быть всем, чем только господин подпоручик пожелает. Илия прячется за Николой, с трудом сдерживая смех.

— Стоил Пырванов! — обращается Варенов к Стоилу. — Ты что-то осунулся. Уж не заболел ли?

— Не болен я, господин подпоручик, а только…

— Что только? Невмоготу стало? Надоело, должно быть, а?

Варенов повернулся было, чтобы идти, но снова остановился.

— Действительно невмоготу, — говорит он, — невмоготу, но надо потерпеть. Скоро все кончится и живы-здоровы вернемся по домам. Клянусь честью!

Стоил молчит, как бы не зная, что сказать, не находя ответа. Он медленно переводит взгляд на равнину. Залитая солнцем, она в эту минуту так и сверкает — зеленая, свежая и прекрасная, обильно и щедро вспоенная плодоносными соками земли. Земля излучает просветленную красоту молодой и сильной женщины, ощущающей первые трепетные признаки приближающегося материнства.

Стоил смотрит на равнину и медлит с ответом.

— Тут и думать нечего, — говорит Варенов. — Надо еще немного потерпеть.

— Да мы терпим, — медленно произносит Стоил. — Мы-то терпим, господин подпоручик, да вот она не ждет… земля-то. Поглядите-ка — говорит, точно живая…

Стоя навытяжку, по-солдатски, Стоил скованным и коротким жестом показывает на насыпь у окопа. Сквозь черную, утоптанную землю, которую они сами здесь недавно выкопали и накидали, пробилась зеленая травка, и кое-где выглядывают маленькие желтые цветы. Варенов, проследив за взглядом Стоила, сам загляделся на них. Лицо его стало серьезным и задумчивым. С минуту все молчат.