Йордан Йовков - Старопланинские легенды

— Среда… Сто седьмой день пошел, — говорил он. — Святой Влас, значит. У кого волы есть и другая скотина, тому в этот день работать не след.

А в другой раз:

— Сто двадцать третий… Четверг. Как дни летят! Сто двадцать третий! Хаджи Павел сказал: «На сто двадцать третий перекрестись да за соху берись!»

В разных вариантах это повторялось ежедневно, так что Никола принялся потешаться над ним и дразнить.

— Голубь ты мой! — говорил он Стоилу. — Смех берет на тебя глядеть. Сто двадцать третий, сто двадцать шестой. Тысяча, две тысячи! Хаджи Павел сказал то, Хаджи Павел — это. Мало ли что он сказал; а вон турок другое говорит…

Стоил похудел, глаза у него глубоко запали. Но вместе с тем он стал еще более терпеливым, кротким и набожным. Он знал наизусть множество тропарей, ирмосов и катавасий. Когда ему случалось оставаться одному в землянке либо в поле за лагерем, он пел их с благоговейным умилением и на его глаза наворачивались слезы. По утрам солдаты, наскоро умывшись, крестились, обнажив головы и глядя на восток. Стоил исполнял этот обряд ревностней всех и с большим смирением. С непокрытой головой, высокий, широкоплечий, он становился лицом к востоку, несколько раз осенял себя крестным знамением и по своей привычке, задержав руку на груди, продолжал недвижно стоять в глубоком раздумье, шепча про себя слова молитвы. Перед ним, прямо над зеленым простором поля, вставало огромное багряное солнце.

Как-то в одно из воскресений в гости к Стоилу приехал Делчо. Тот самый молодой артиллерист, который во время походов часто появлялся на красивом белом коне около седьмой роты и простодушно спрашивал солдат, где его дядя, не представляя себе, что кто-то может не знать, что его дядя — это высокий ефрейтор. Так было первое время. Солдаты поглядывали тогда на Делчо равнодушно, даже враждебно, как смотрит на кавалериста всякий усталый пехотинец. Одни только окидывали его взглядом, не отвечая, другие желчно подшучивали, говоря, что серый волк ему дядя. Но потом они привыкли к нему, паренек пришелся им по душе. Постепенно все перезнакомились с ним и сдружились, и узы родства, связывавшие его со Стоилом, словно распространились на всю роту. «Наш Делчо едет!» — добродушно и радостно говорили солдаты, лишь только замечали вдалеке Делчо на его белом коне.

Последнее время Делчо не приезжал, и теперь Стоил очень обрадовался ему, расчувствовался почти до слез. Первой мыслью, явившейся к нему и не покидавшей его, была мысль о том, что теперь хоть будет рядом близкий человек, которому можно излить душу. О чем говорить и как — он еще не знал, но готовность к этому сквозила в каждом его взгляде, в каждом слове. За последние дни он вконец измучился. Всякое большое страдание порождает большую любовь, и Стоил относился теперь к Делчо особенно внимательно, нежно, даже любовно. Огромный, неповоротливый и неуклюжий, он и в этом был так нескладен и смешон, что паренек конфузился и краснел.

Приезд Делчо обрадовал всех земляков. Делчо — крепкий, молодой и очень красивый малый. Он из тех солдат, которых война застала в казарме и которые поэтому на походы и бои смотрят как на продолжение маневров и учений на плацу. Делчо не сетует на то, что война чересчур затянулась, и ко всем слухам насчет мира относится с полным безразличием, держа в памяти только дату, когда истекает срок его действительной службы. Он куда охотней говорит о житье-бытье своей батареи, чем о родном селе; рассказывает о своем командире, о всевозможных приключениях и случаях в походах и сражениях. Но больше всего говорит он о своем коне. Недавно были они в походе. Дороги плохие, снег, стужа, повсюду сожженные, покинутые села, фуража не сыскать. Лошади по целым дням некормленые. И с неподдельной печалью Делчо рассказывает о том, как его конь копытом бил землю, разрывая снег, чтобы найти себе травы, как обгрызал кору молодых побегов, а то и сухие доски. «Сердце просто разрывается, — говорит он. — Сам уж не ешь, последний сухарь ему отдаешь. А он смотрит на тебя, да как смотрит! Будто человек. Будто вот-вот заговорит…»

Заканчивая свой рассказ, Делчо вдруг смущается, краснеет, опускает глаза: он только сейчас заметил, как заинтересовал и увлек своих слушателей. С чисто детским любопытством рассматривают земляки его мундир и особенно то, что незнакомо им и кажется необычным: артиллерийскую эмблему на медных пуговицах, тяжелый парабеллум, темляк на сабле, шпоры. Польщенный Делчо сообщает, что он недавно назначен командиром орудия и ездит в голове колонны. Тщеславная и приятная мысль западает в сознание земляков, тайно тешит их: этот красивый, подтянутый артиллерист — их земляк, он тоже из Брешляна. Никола выражает свое восхищение открыто и шумно. Он любит смелых людей, от всего сердца радуется и хлопает Делчо по плечу.

— Браво, земляк! — говорит он. — Молодец! Наша славная артиллерия! Хвалю, братец, хвалю! Я тоже природный артиллерист, да вот не судьба…

Земляки вместе с Делчо отправляются пройтись по лагерю. Солдаты седьмой роты, как всегда, радостно встречают Делчо и здороваются с ним. Заходят земляки и к Ананию. Но тот неизвестно почему держится холодно, натянуто, подозрительно. Это выглядит тем более странным, что даже Буцов — и тот милостиво и снисходительно перебросился с Делчо несколькими словами.

Так же вместе ходили земляки на обед, а потом вернулись в землянку. Беседа по-прежнему протекает горячо и живо, неожиданно перескакивая с одного на другое, но вертится постоянно вокруг деревенских дел. Им есть что вспомнить о Брешляне, и теперь, когда среди них Делчо, все эти воспоминания невольно связываются с ним. Никола, развеселившись, стал отпускать свои шуточки. Делчо был помолвлен с Нешей, знаменитой на все село взбалмошной, но красивой девушкой. Никола пытается поддразнить Делчо, но не со зла: сегодня он испытывает к нему особое расположение.

— Слыхал, Делчо? — говорит он. — Толкуют, Нако, попов сын, — в Брешляне. После ранения вернулся.

— Ну и что с того? — спокойно спрашивает Делчо, хотя и понимает, к чему тот клонит.

— То есть как что? Не приведи бог услышать, что Нешу за него сговорили.

— Нет, этому не бывать. Коли она раз помолвлена, значит, все.

— Брось, Делчо, — говорит Никола, стараясь казаться серьезным и внушительным. — Не знаешь ты, парень, людей. Бывает, так привяжутся, кого хочешь с ума сведут. Сегодня Неша его знать не хочет, а завтра, глядишь, и уговорили!

— Да и попадья… того… она такая… — с опаской вступает в разговор Димитр, не совсем уверенный, позволит ему это Никола или нет. — Попадья… она ведь того, и колдовать умеет.

— Митко верно говорит, — подтверждает Никола. — Попадья колдует.