Энтони Троллоп - Смотритель

Кто не слышал о горе Олимп — заоблачном средоточии типографской власти, где восседает богиня Строка, о дивном чертоге богов и бесов, откуда, под немолчное шипение пара и неиссякаемый ток кастальских чернил исходят пятьдесят тысяч еженощных эдиктов для управления покорной страной?

Бархат и позолота не составляют трона, золото и драгоценные каменья — скипетра. Трон зовётся так, потому что на нём восседает монарх, скипетр — потому что его сжимает августейшая длань. То же и с Олимпом. Случись чужаку забрести туда в скучный полдень или в сонные часы раннего вечера, он не увидит храма мощи и красоты, капища всесильного Громовержца, не различит гордого фасада и колонн, держащих свод над величайшим из земных властителей. На взгляд непосвящённого гора Олимп — место малопримечательное, скромное и даже почти убогое. Она стоит особняком в огромном городе, поблизости от человеческих толп, однако не обращает на себя внимания ни шумом, ни многолюдством, — маленькое, уединённое, бедное здание, которое наверняка снимают непритязательные люди за самую щадящую плату. «И это Олимп? — изумится случайный прохожий. — Из этого тёмного и тесного домишки исходят непререкаемые законы, обязательные для епископов, кабинетов и обеих палат, наставляющие судей в юриспруденции, военачальников — в стратегии, адмиралов — во флотской тактике, а уличных торговок апельсинами — в правильном обращении с тачками? Да, мой друг, — из этих стен. Отсюда исходят единственные непреложные буллы для руководства телом и духом британцев. Этот маленький двор — английский Ватикан. Здесь правит Папа — самопровозглашённый, самопомазанный, и, что ещё удивительнее — сам в себя верящий! и если вы не можете ему покориться, советую вам непокорствовать как можно тише. Этот Папа не страшится пока ни одного Лютера; у него есть своя инквизиция, карающая еретиков так, как не снилось самым жестоким инквизиторам Испании. Он анафематствует без страха и оглядки — в его власти сделать вас изгоем, от которого отвернутся лучшие друзья, чудищем, на которое станут показывать пальцем.

О небеса! И это гора Олимп!

Поразительный для смертного факт: «Юпитер» никогда не ошибается. Какими трудами, с каким тщанием мы выбираем достойнейших мужей в главный совет страны! и как бесплодны наши труды и тщание! Парламент всегда неправ: загляните в «Юпитер» и узнаете, как пусты заседания, как бесполезны комитеты, как напрасны прения! С какой гордостью мы смотрим на наших министров, великих слуг государства, чьей мудрости вверено наше благополучие! Но кто они для авторов «Юпитера»? Эти мужи сообща ищут, как наилучшим образом устроить дела страна, но «Юпитер» объявляет, что все их решения — гиль. Зачем смотреть на лорда Джона Рассела, зачем слушать Пальмерстона и Гладстона, если Том Тауэрс может без труда открыть нам глаза? Гляньте на наших полководцев, сколько ошибок они допускают, на наших адмиралов, как они бездеятельны. Всё, что могли сделать деньги, честность, наука, сделано, но как же дурно снабжают нашу армию, как бездарно ею руководят! Лучшие из лучших наших людей кладут все силы, чтобы снарядить в море наши корабли — попусту! Всё, всё не так, увы, увы! Том Тауэрс, и он один, знает, как надо. Почему, почему вы, о земные министры, не следуете в каждом шаге указаниям этого небесного посланца?

Не лучше ли нам было бы вручить все бразды «Юпитеру»? Не разумней ли оставить никчёмные разговоры, праздные раздумья и зряшные труды? Долой большинство в палате общин, долой вердикты коллегии судей, которых надо дожидаться так долго, долой сомнительные законы и слабые усилия человечества! «Юпитер» выходит ежедневным тиражом пятьдесят тысяч экземпляров, и каждый содержит исчерпывающие решения по всякому земному вопросу; Том Тауэрс может и хочет вести нас и направлять.

Да, может и хочет направлять всех во всём, лишь бы ему подчинялись неукоснительно: пусть неблагодарные министры не ищут себя иных коллег, кроме тех, кого одобрил Том Тауэрс, пусть церковь и государство, юриспруденция и медицина, коммерция и сельское хозяйство, наука войны и наука мира слушают и повинуются — тогда наступит общее благоденствие. Разве Том Тауэрс не всевидящ? От копей Австралии до приисков Калифорнии, всё на поверхности обитаемого земного шара открыто его взгляду. Он один вправе судить о соответствии должности любого лица, будь то епископ в Новой Зеландии или несчастный искатель Северо-Западного прохода. Лондонские клоаки и железная дорога в Индии, дворцы Санкт-Петербурга и лачуги Коннахта [37] равно не имеют от него тайн. Дело англичан читать и выполнять веления. Лишь глупцы сомневаются в мудрости «Юпитера», лишь безумцы оспаривают изложенные им факты.

Даже в стране, где государственная религия утверждена законом, есть атеисты; у всякой веры найдутся хулители, ни одна церковь не сумела полностью избавиться от инакомыслия. Есть те, кто сомневается в «Юпитере»! Они дышат одним с нами воздухом и ходят по одной с нами земле — люди, рождённые английскими матерями и вскормленные английским молоком, наши соотечественники, смеющие утверждать, что у «Юпитера» есть цена и Тома Тауэрса можно купить за деньги!

Такова гора Олимп, рупор премудрости этой великой страны. Вероятно, можно сказать, что ни одно место в девятнадцатом веке не достойно более пристального внимания. Ни одно предписание, под которым поставили свои имена все члены правительства, не имеет и половины власти бумажных листов, выпархивающих отсюда без всяких подписей!

Некий великий государственный муж, некий благородный пэр — скажем, герцог, — ложится спать, уверенный, что все его страшатся и почитают, он же не страшится никого, ибо мнит себя человеком если не хорошим, то по крайней мере могущественным — настолько могущественным, что ему безразличные чужие мнения о собственной особе. Утром он просыпается всеми презираемый и думает лишь о том, как побыстрее сбежать в какую-нибудь немецкую глушь, схорониться в какой-нибудь итальянской деревушке, исчезнуть с людских глаз. Что произвело такую внезапную перемену? В «Юпитере» напечатана статья — пятьдесят строк в узкой колонке уничтожили самообладание его светлости и навеки изгнали несчастного из мира. Никто не знает, кем написаны убийственные слова; в клубах шёпотом передают из уст в уста то или иное имя, а Том Тауэрс неспешно шагает по Пэлл-Мэлл, застегнувши воротник от западного ветра, словно он — простой смертный, а не бог, мечущий перуны с горы Олимп.

Впрочем, наш друг Джон Болд отправился не туда. Ему случалось прежде бродить возле этого уединённого места, размышляя, как замечательно было бы писать в «Юпитер», прикидывая, в его ли силах сподобиться когда-нибудь такой чести, гадая, как Том Тауэрс примет смиренное приношение его талантов, и пытаясь вообразить, что и сам Том Тауэрс некогда был начинающим газетчиком, не уверенным в собственных талантах. Ведь и Том Тауэрс не от рождения стал автором «Юпитера». С этими мыслями, в которых мешались честолюбивые надежды и пиетет, Джон Болд взирал на безмолвную мастерскую богов, однако до сих не пытался словом или знаком повлиять на малейшее слово своего непогрешимого друга. Однако именно таковы были его нынешние намерения, и он не без внутреннего трепета направился к обиталищу премудрости, где Том Тауэрс по утрам вдыхал амброзию и пил нектар в форме поджаренного хлебца и чашки чая.