Энтони Троллоп - Смотритель

Успех — вот единственное, что он почитал достойным восхищения, и не видел вокруг никого успешливее себя. Никто его не продвигал, никакой влиятельный друг не подталкивал его на дороге к власти. Нет; он стал генеральным атторнеем и рассчитывал стать лорд-канцлером исключительно за счёт собственных усилий и талантов. Кто ещё в мире достиг таких высот без всякой протекции? Премьер-министр? Как бы не так! Кто и когда становился премьер-министром без соответствующих знакомств? Архиепископ? Сын или внук могущественного вельможи; на худой конец — его детский наставник. Однако у него, сэра Абрахама, не стоял за спиной владетельный лорд; отец его был сельским аптекарем, мать — фермерской дочкой. С какой стати ему уважать кого-либо, кроме себя? Он блистает в мире ярчайшей из ярких звёзд, а когда его блеск померкнет и он отойдёт к праотцам, ничей взор не затуманится слезой, никто не будет скорбеть об утрате друга.

— Итак, господин смотритель, — сказал сэр Абрахам, — все ваши тревоги в связи с этим делом окончены.

Мистер Хардинг ответил, что надеялся на такое, но не понимает, что сэр Абрахам хочет сказать. Сэр Абрахам, при всей своей проницательности, не может заглянуть ему в сердце и прочесть его намерения.

— Всё позади. Вам не о чем больше тревожиться. Разумеется, им придётся заплатить издержки, так что ваши с доктором Грантли расходы будут несущественными — во всяком случае, по сравнению с тем, какими бы они были в случае продолжения дела.

— Я боюсь, что не вполне понимаю вас, сэр Абрахам.

— Вы не знаете, что их адвокаты сообщили нам об отзыве иска?

Мистер Хардинг объяснил, что ничего об этом не знает, хотя слышал из косвенных источников о подобном намерении, и начал объяснять, почему даже такой исход событий его не удовлетворит. Генеральный атторней встал, заложил руки в карманы и поднял брови, слушая, как мистер Хардинг пространно излагает горести, от которых хотел бы избавиться.

— Я понимаю, что не вправе беспокоить вас лично по этому делу, но для меня оно имеет чрезвычайную важность, так как от него целиком зависит моё счастье, и я подумал, что осмелюсь попросить вашего совета.

Сэр Абрахам поклонился и ответил, что клиенты всегда могут рассчитывать на его советы, тем более такой во всех отношениях уважаемый клиент как смотритель барчестерской богадельни.

— Устное слово, сэр Абрахам, часто ценнее многих писанных томов. Правда в том, что мне не нравится нынешнее положение дел. Я действительно вижу — не могу не видеть — что управление богадельней не соответствует воле основателя.

— Оно и не может соответствовать, ни в вашей богадельне, ни в других заведениях подобного рода. Этого не допускают изменившиеся обстоятельства.

— Совершенно верно, совершенно верно, однако я не вижу, чтобы изменившиеся обстоятельства давали мне право на восемьсот фунтов в год. Не помню, читал ли я завещание Джона Хайрема, но если прочту сейчас, вряд ли пойму. Я прошу вас, сэр Абрахам, сказать, действительно ли я как смотритель имею чёткое законное право на весь доход от собственности, остающийся от должного содержания двенадцати насельников?

Сэр Абрахам ответил, что не может сказать этого дословно, и выразил твёрдое убеждение, что безумием было бы задавать такого рода вопросы, поскольку дело уже закрыто.

Мистер Хардинг, сидя в кресле, начал наигрывать медленную мелодию на воображаемой виолончели.

— Нет, мой дорогой сэр, — продолжал генеральный атторней, — больше оснований для вопросов нет, и не в вашей власти их поднимать.

— Я могу подать в отставку, — сказал мистер Хардинг, медленно наигрывая правой рукой, как будто смычок — под креслом, на котором он сидит.

— Что? Отказаться от всего? — проговорил генеральный атторней, в изумлении глядя на своего клиента.

— Вы читали статьи в «Юпитере»? — жалобно спросил мистер Хардинг, взывая к сочувствию законника.

Сэр Абрахам ответил, что читал. Бедный маленький священник, запуганный газетной статьёй до столь жалкого состояния, внушал сэру Абрахаму такое презрение, что генеральный атторней сомневался в возможности беседовать с ним как с разумным существом.

— Не лучше ли вам дождаться приезда доктора Грантли? — спросил сэр Абрахам. — Не лучше ли отложить серьёзные шаги до тех пор, когда вы сможете с ним посоветоваться?

Мистер Хардинг с жаром объявил, что не может ждать, и сэр Абрахам не на шутку усомнился в здравости его рассудка.

— Разумеется, — начал он, — если у вас есть достаточные средства и если.

— У меня нет ни пенса, сэр Абрахам, — ответил смотритель.

— Боже правый! Мистер Хардинг, на что вы собираетесь жить?

Мистер Хардинг принялся объяснять юристу, что намерен оставить за собой место регента — то есть восемьдесят фунтов в год, и вернуться в свой маленький приход Крэбтри, что даст ещё восемьдесят фунтов. Разумеется, одно трудно совместить с другим, но возможно, он сумеет договориться о подмене. Тут он сообразил, что генеральному атторнею вряд ли интересно слушать, как службы в соборе распределяются между младшими канониками, и прервал объяснения.

Сэр Абрахам слушал с жалостливым удивлением.

— Я и впрямь полагаю, мистер Хардинг, что вам лучше дождаться архидьякона. Это крайне серьёзный шаг, в котором, по моему мнению, нет и малейшей надобности, и коли вы оказали мне честь, спросив моего совета, и должен просить вас не делать ничего без одобрения ваших друзей. Человек сам редко правильно оценивает своё положение.

— Человеку виднее, что он сам чувствует. Я скорее готов нищенствовать до конца дней, чем прочесть ещё такую статью, чувствуя, как чувствую я, что правда на стороне автора.

— У вас ведь есть дочь, мистер Хардинг, незамужняя дочь?

— Да, — ответил смотритель. Он тоже встал, но по-прежнему водил за спиной воображаемым смычком. — Да, и мы с ней в этом вопросе совершенно согласны.

— Прошу извинить меня, мистер Хардинг, если мои слова покажутся вам дерзкими, но вам следует быть осмотрительным ради дочери. Она молода и не знает, что такое жить на сто пятьдесят фунтов в год. Откажитесь от своей затеи ради неё. Поверьте мне, это чистое донкихотство.

Смотритель подошёл к окну, затем вернулся к креслу, но, не зная, что сказать, опять направился к окну. Генеральный атторней проявлял невероятное терпение, однако уже чувствовал, что разговор чрезмерно затянулся.

— Но что если этот доход по справедливости не мой? — выговорил наконец смотритель изменившимся голосом, так что сэр Абрахам даже вздрогнул. — Коли так, лучше уж нам с ней нищенствовать.

— Мой дорогой сэр, никто уже не ставит под сомнение справедливость вашего дохода.

— Ставит, сэр Абрахам, ставит главный из моих обличителей — я сам. Мой Господь видит, люблю ли я дочь, но лучше нам вместе нищенствовать, чем ей жить в полном довольстве на деньги, которые по справедливости принадлежат беднякам. Возможно, вас удивит, сэр Абрахам, меня и самого удивляет, как я десять лет провёл в этом счастливом доме и не видел правды, пока мне так грубо не ткнули ею в лицо. Мне стыдно, что для пробуждения моей совести потребовался газетный скандал, но теперь, когда она проснулась, я должен ей повиноваться. Я пришёл сюда, не зная, что мистер Болд отозвал иск, и хотел просить вас отказаться от моей защиты. Раз нет иска, не будет и защиты, но так или иначе могу вас известить, что с завтрашнего дня уже не буду смотрителем богадельни. Друзья мои не одобряют этого шага, что тоже очень меня огорчает, однако ничего не попишешь.