Энтони Троллоп - Смотритель

Говоря, смотритель извлекал из воображаемых струн мелодию, никогда не оглашавшую комнат ни одного генерального атторнея. Он стоял напротив сэра Абрахама, расправив плечи, и стремительно водил правой рукой, словно обнимая некий огромный инструмент — свою опору, а пальцами левой руки с невероятной быстротой зажимал множество струн, идущих от ворота до полы сюртука. Сэр Абрахам слушал и смотрел в изумлении. Он не понимал, что означает эта бешеная жестикуляция, но видел, что джентльмен, ещё несколько минут назад робевший вымолвить слово, охвачен теперь бурной — и даже буйной — страстью.

— Не спешите с решением, мистер Хардинг, подумайте ещё. Поезжайте в гостиницу, выспитесь хорошенько, а утром спокойно.

— Я думал не одну ночь, не одну бессонную ночь, и понял, что не могу спать спокойно; теперь надеюсь вновь обрести сон.

На это генеральному атторнею нечего было ответить; он выразил надежду, что дело разрешится благополучно, и мистер Хардинг, поблагодарив великого человека за любезно уделённое время, откланялся.

Разговор принёс смотрителю облегчение; спускаясь в старый дворик Линкольнской коллегии, он чувствовал себя почти умиротворённо. Стояла тихая, ясная, тёплая ночь; в лунном свете даже часовня коллегии и суровый ряд адвокатских контор обрели своеобразную красоту. Мистер Хардинг постоял немного, чтобы собраться с мыслями, осознать, что сделал и что должен делать дальше. Он знал, что генеральный атторней считает его глупцом, однако ничуть не огорчался: генеральный атторней может думать о нём, что угодно. Другие люди, чьим мнением он дорожит, конечно, примут сторону сэра Абрахама, зато Элинор будет счастлива, и епископ его наверняка поймёт.

Теперь же ему предстояла встреча с архидьяконом, и мистер Хардинг медленно шёл по Ченсери-лейн и по Флит-стрит, чувствуя, что сегодняшние труды ещё не окончены. Добравшись до гостиницы, он позвонил в колокольчик тихонько, с замиранием сердца, почти мечтая скрыться за углом и оттянуть надвигающийся шторм прогулкой по двору собора Святого Павла, но тут заскрипели, приближаясь, башмаки старого слуги, и мистер Хардинг мужественно отбросил мысли о бегстве.

— Доктор Грантли здесь, сэр, — приветствовал его громкий шёпот ещё до того, как дверь открылась окончательно, — и миссис Грантли. Они в гостиной наверху, ждут вас.

Тон престарелого слуги указывал, что даже он смотрит на мистера Хардинга как на сбежавшего школьника, которого учитель наконец настиг, и жалеет провинившегося, хоть и ужасается тяжести проступка.

Смотритель попытался напустить на себя беспечный вид и сказал: «Надо же! Я сейчас к ним поднимусь», однако уловка никого не обманула. Было, возможно, некоторое утешение в приезде замужней дочери, вернее, относительное утешение, поскольку доктор Грантли был здесь, но насколько больше мистер Хардинг бы обрадовался, останься они оба в Пламстеде! Тем не менее он вслед за медлительным слугой поднялся в гостиную. Дверь, отворившись, явила его взгляду архидьякона: тот стоял посередине комнаты, осанистый, как всегда, но ах! с каким скорбным ликом! а дальше у стены на обшарпанной кушетке полулежала его терпеливая жена.

— Папа, я думала, ты никогда не вернёшься, — сказала она. — Уже двенадцать.

— Да, милая, — ответил смотритель. — Генеральный атторней назначил встречу на десять. Время позднее, но что я мог поделать? У великих людей свои порядки.

И он поцеловал дочь, а затем пожал руку доктору, всё с той же наигранной беспечностью.

— И вы положительно были у генерального атторнея? — вопросил архидьякон.

Мистер Хардинг подтвердил, что был.

— Боже великий! Как неудачно! — И архидьякон воздел могучие длани жестом, который, как знали все его друзья, выражал крайнюю степень изумления и неодобрения. — Что подумает об этом сэр Абрахам? Разве вы не знали, что не принято клиенту обращаться к адвокату напрямую?

— Вот как? — невинно удивился смотритель. — Во всяком случае, я у него побывал, и сэр Абрахам не нашёл в этом ничего странного.

Архидьякон испустил вздох, который мог бы стронуть с места линейный корабль.

— Но, папа, что ты сказал сэру Абрахаму? — спросила архидьяконша.

— Я попросил его объяснить мне духовную Джона Хайрема. Он не смог истолковать её тем единственным способом, который бы меня удовлетворил, и поэтому я отказался от места смотрителя.

— Отказались от места! — повторил архидьякон скорбно и тихо, но при том вполне слышно — тем шёпотом, которому позавидовал бы Макрид и [61] и которому аплодировала бы галёрка. — Отказались! Боже великий!

И грозный служитель церкви рухнул в набитое конским волосом кресло.

— По крайней мере, я сказал сэру Абрахаму, что подам в отставку, и, разумеется, должен исполнить сказанное.

— Ничего подобного! — воскликнул архидьякон, уловив искорку надежды. — Ничто, сказанное вами своему адвокату, не накладывает на вас обязательств. Вы пришли за советом, и я убеждён, что сэр Абрахам не рекомендовал вам подобного шага.

Мистер Хардинг не мог опровергнуть последних слов.

— Я убеждён, что он вас от него отговаривал, — продолжал преподобный дознаватель.

Мистер Хардинг не мог этого отрицать.

— Я убеждён, что сэр Абрахам рекомендовал вам посоветоваться с друзьями.

И с этим утверждением мистер Хардинг вынужден был согласиться.

— Тогда ваша угроза уйти в отставку ничего не стоит, и мы возвращаемся к тому, с чего начали.

Мистер Хардинг стоял на ковре, беспокойно переступая с ноги на ногу. Он не ответил на последнюю фразу архидьякона, ибо думал главным образом, как бы улизнуть в спальню. В то, что его отставка дело окончательное решённое, сомнений у него не было. Смотритель знал свою слабость, свою привычку уступать, как знал и то, что не уступит и не пойдёт против требований совести после того, как специально приехал в Лондон объявить об уходе. Он ничуть не сомневался в своём решении, но очень сильно сомневался в способности отстоять это решение перед зятем.

— Сьюзен, ты, наверное, очень устала, — сказал он, — не хочешь ли пойти спать?

Однако Сьюзен не хотела уходить раньше мужа. Она сильно подозревала, что если уйти, папу начнут стращать. И она ничуть не утомилась; по крайней мере, таковы были её слова.

Архидьякон расхаживал взад и вперёд по комнате, движениями головы выражая, что думает о неразумии тестя.

— Почему, — проговорил он наконец, и ангелы бы залились краской стыда от укоризны в его голосе, — почему вы уехали из Барчестера так внезапно? Почему предприняли такой шаг, не известив нас, после того, что обещали во дворце?

Смотритель повесил голову и не ответил. Он не смел открыто признать, что хотел ускользнуть от зятя, а юлить и оправдываться не хотел.