Фернандо Алегрия - Призовая лошадь

— Куда ты?

— Некогда, маэстро, спешу поставить все свое состояние на беспроигрышную лошадь.

— На какую?

— Пошли, — крикнул он в ответ, лихорадочно сверкая глазами, — бежим быстрее!

И он опрометью бросился дальше. Я за ним. Так, случайно, я стал напарником Куате в его бегах. Мы оказались в нескольких шагах от группы игроков, которая двигалась, словно табун жеребят за кобылой. Группа протискивалась сквозь толпу, откатывалась назад, останавливалась, устремлялась то к скаковой дорожке, то к кассам. Бежали кучно, локоть к локтю. Я не знал, что мы делали, за кем спешили, почему и зачем.

— Куда мы, Куате?

— Молчи, балда. Следуй за мной и не спрашивай.

Мало-помалу я стал понимать, что группа эта вовсе не случайная, что в ней есть свой порядок, своя логика. Всего нас было человек тридцать. Большинство — голодранцы. Во главе шествовал какой-то субъект крепкого сложения, румяный, улыбающийся, весьма самоуверенного вида; одет он был в шотландскую куртку, на голове тирольская шляпа, на шее бинокль многократного увеличения. Когда он подносил бинокль к глазам, пальцы его, отягощенные множеством перстней, искрились молниями. С ним рядом шла сеньора средних лет, чуть седоватая, маленького роста, почти красивая. Единственным ее украшением была меховая накидка. По меньшей мере из горностая. По пятам за этой парочкой следовали еще четыре субъекта с физиономиями гангстеров. А потом уже все мы. Останавливалась парочка — останавливались гангстеры, останавливались мы. Парочка поворачивала направо — поворачивали гангстеры, поворачивали и мы. Парочка подымалась в свою ложу — подымались гангстеры, подымались мы и замирали на почтительном расстоянии. Парочка спускалась — спускались гангстеры, за ними мы. Парочка шла к таблице ставок — мы следом. Останавливалась — останавливались мы.

— Сколько можно! — взмолился я, устав до бесчувствия. — Какого черта мы бегаем за ними?

— Заткнись, несчастный, это очень важно, — прошипел Куате.

Внезапно приятель мой побледнел. Мужчина в тирольке вытащил бумажник и извлек из него несколько пачек кредитных билетов. По пачке вручил гангстерам. Взяв деньги, те мигом разбрелись. Субъект двинулся в одну сторону, его спутница — в другую. Куате застонал, будто раненый зверь. Голодранцы в отчаянье заметались, одни ринулись за гангстерами, другие — за сеньорой, третьи — за субъектом. Табун распался. Совершенно потеряв голову, Куате, положившись на инстинкт, попробовал было следовать за тирольской шляпой, но толпа преградила нам путь. Несмотря на энергичные наши старания, пробиться не удалось. Тирольская шляпа застряла в море голов.

— За бабой, за бабой! — завопил Куате и бросился в противоположную сторону.

Я посильно следовал за ним. Работая локтями, спотыкаясь и падая, ввинчиваясь в толпу, мы следовали за ускользавшей от нас меховой накидкой на расстоянии двадцати — тридцати метров. Наконец накидка остановилась у очереди в кассы. Куате нахально пролез к окошечку, к которому стояла в очереди сеньора, и тут, словно по волшебству, словно из-под земли или с неба, возникли с десяток, а то и более преследователей. Они образовали что-то вроде живой изгороди. Полицейский, не вмешиваясь, внимательно наблюдал за ними. В окошечке продавались билеты по пятьдесят и сто долларов. Подошла очередь меховой накидки, отчетливо прозвучал голос ее владелицы:

— Number five! [25] Номер пять! (англ.).

В окошечке стопкой легли стодолларовые бумажки. Когда я поднял взгляд на Куате, его и след простыл. Исчезли и другие преследователи. Все произошло молниеносно. Я, чтобы не пропали зря мои труды, подошел к кассе двухдолларовых билетов и тоже поставил на пятый номер. Затем вернулся на наш сборный пункт, где застал всех членов нашего лошадиного братства, сидевших на земле и сосредоточенно перечитывавших библию игроков — «Рёйсинг форм». Один Куате был бледен и явно нервничал.

— Ну и работенку же ты задал мне, Куате!

— Ничего, начальник, потерпи. Вот посмотришь, работенка себя оправдает.

И в самом деле. В пробном заезде выиграла пятерка.

— Видал, маэстро? — воскликнул Куате с вспыхнувшим от радости лицом. Впрочем, несмотря на эту вспышку, лицо его продолжало напоминать блеклый кладбищенский-цветок. — Пятерка не могла проиграть, мне сказали ребята из конюшни, она должна была выиграть. Вот это ход! Вот это ход!

Ход, правда, не был уж столь эффектным, так как на этот номер поставило слишком много народу и выдача составила всего три доллара. Но Куате, который обычно подбирал с земли брошенные билеты в поисках выигрышного, это казалось блистательной победой.

— За кем мы охотились, Куате?

— За хозяином, балда. А за кем же еще? Я охочусь только за хозяином; есть чудаки, которые бегают за тренером или его супругой. Я же всегда поспешаю за хозяином.

Хулиан уставился на него со смехом.

— Есть такие, кто бегает за хозяином, — сказал он, — кто бегает за супругой хозяина, кто бегает за тренером или его приятелем; но Куате бегает за всеми… Ха, ха, уж не того ли ты, часом?

— Заткнись, бездельник, ты просто завидуешь моему везению. Сам-то ты на кого ставил?

— Я? — переспросил Хулиан. — На Колиту. Хочешь знать почему? Ночью мне приснился сон. Мне снилось, что бежали «Кентуки Дерби» и что, выходя на прямую, две лошади продолжали борьбу. Знаешь, какие именно? Колита и чемпион Сайтэйшн. Не более и не менее! Колита бежит рядом, нога в ногу, быть может, чуть впереди. Когда они были уже у финиша, Сайтэйшн обошел Колиту, но вдруг обернулся и вежливо сказал: «После вас, Колита, пожалуйста, проходите первой». И что же, ты думаешь, произошло? Колита обошла его на ноздрю.

— А что сейчас случилось с Колитой?

— Все было как в прошлый раз. Правда, я проснулся чуть-чуть раньше финиша. Потому и проиграл. Сны не обманывают, малыш.

Прозвучал гонг, возвестивший последний заезд. Лошади вышли на скаковой круг, и мы, как подобает служителям культа, все поднялись, чтобы полюбоваться проходом белого красавца Гонсалеса. На нем сидел Мелвин Рок, этакая свинцовая чушка, самый глупый жокей Калифорнии. Как только конь появился на дорожке, среди публики поднялся восторженный ропот. Вот это красавец! Ритмической воинской поступью шел Гонсалес, пристыжая своих невзрачных соперников. Он рыл землю копытами, крутил крупной белой головой, размахивал в золотистом предвечернем свете своим густым сверкающим хвостом. Его короткое ржание, казалось, говорило: «Оставьте, оставьте, не держите меня, я проглочу эту дорожку одним духом». Жокей едва сдерживал коня, делая невероятные усилия, чтобы не вылететь из седла. Все неофиты, приезжие и туристы спрашивали друг друга взволнованными голосами: «Это что за конь? Вон тот, белый, белый? Как его зовут?» И казалось, Гонсалес слышал эти восклицания, ибо еще подбавил форсу. Проходя мимо лож, он стал высоко вскидывать передние ноги. Толпа огласилась восторженными криками. В знак приветствия Гонсалес поднялся на дыбы и, как бы отмахиваясь от докучливых мух, вздрогнул всем телом и пустился вскачь. Бедняга жокей, бледный, полумертвый от страха, вцепился в него руками и ногами. Перед заездом Гонсалес галопировал туда и сюда, брыкался, ржал, рыл землю, как дикий бык. Наивные зрители опрометью бежали к кассам, чтобы немедленно поставить на это белое чудо. «Белый! Белый! Белый!» — неслось отовсюду.