Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

— Они поженились еще до моего возвращения. Это ужасно! Это самая дикая ошибка, какую только могла совершить в своей жизни Шукла. Но если начистоту, еще больше виновата ее сестра — это она оставила неопытную девушку одну, в обществе такого человека. Ведь она же знала, что он за птица!..

Некоторое время он медлил, ожидая моей реакции на свои слова. Но я промолчал, и тогда он продолжил:

— Еще в Лондоне я предупреждал Нилиму, что это может случиться. Она, правда, писала оттуда Шукле длинные письма — надеялась повлиять на нее. Но ты только подумай — она даже не известили нас о своей женитьбе! Сделали все так скрытно, как будто сговорились против нас. Никто не написал ни строчки — ни би-джи, ни Сародж! Теперь они оправдываются — говорят, что это Шукла просила их молчать, даже клятву взяла с них. Она, дескать, так говорила: вот вернется Харбанс-бхапа [54] Бхапа — ласковое обращение к зятю. , я спрошу у него разрешения и тогда устрою настоящую свадьбу, специально для него, а эта свадьба просто так…

Я снова отмолчался. Тогда Харбанс не выдержал и спросил:

— Ты, я вижу, думаешь о чем-то своем?

— Да… То есть нет… — пробормотал я. — Я слушаю тебя.

— Нет, ты о чем-то думаешь!

— Да нет же, я слушаю тебя.

С минуту он внимательно смотрел мне в глаза, но прежде чем успел что-либо сказать, я взял его за руку я посадил в скутер.

«Фитиль»! Во что бы то ни стало «фитиль»!

Бывалый журналист из Лакхнау в страстных поисках «фитиля» без устали рыщет по шумным улицам Дели…

По случаю прибытия в Индию американского президента Эйзенхауэра столица вся кипит, обычный порядок жизни взломан до основания. В этот день мы, журналисты, хлопочем втрое против прежнего. А я самозабвенно мечтаю о «фитиле» — небывалой сенсации, которая сразила бы наповал всех моих коллег и доказала бы редактору, что я вовсе не зеленый новичок, каким меня считает кое-кто в нашей газете, а поистине зрелый и опытный журналист. Но разве добудешь «фитиль» в этакой толчее! Ополоумевшая масса людей могла наградить вас только яростными толчками в бока и спину или в лучшем случае ничтожными фактами, вроде того что на одной из улиц взбудораженная толпа настолько вышла из-под контроля полиции, что пандиту Неру пришлось самому выбираться из автомобиля и тростью раздвигать сборище зевак, а в другом месте попал под машину и получил увечье полицейский офицер, пытавшийся навести порядок. Какую сенсацию можно было заполучить в этом бурлящем людском море? Работая локтями, я лихорадочно перебирал в уме все злободневные проблемы, к которым мог бы относиться столь желанный, «фитиль». Например: как скажется визит президента Эйзенхауэра на нашей внутренней и внешней политике? Какие вопросы будет обсуждать пандит Неру в своих переговорах с президентом? Может быть, Эйзенхауэр заявит, что предложенная ранее в долг пшеница будет передана Индии безвозмездно, в виде «помощи»? А не посоветует ли американский посол Банкер своему президенту оказать Индии дополнительную экономическую субсидию? А может быть, со стороны Советского посольства тоже последует какое-нибудь важное заявление по поводу контактов между Индией и Советским Союзом? А вдруг в эти дни Советский Союз запустит в космос новый спутник!.. Какие пункты будут включены в заключительное коммюнике о переговорах? Будут ли в нем содержаться намеки на какие-либо перемены во внешней политике Индии? Поедет ли пандит Неру в Америку в 1960–1961 году? Поднимет ли президент Эйзенхауэр на переговорах вопрос о нейтралитете США в столкновении между Индией и Пакистаном? А как поведет себя президент Айюб-хан [55] Айюб-хан — президент Пакистана с 1958 по 1969 г. — выступит ли он в эти дни с заявлением по поводу Кашмира? Окажет ли визит Эйзенхауэра какое-либо влияние на индо-китайский пограничный конфликт? Отреагирует ли на визит президента Китайское посольство? Что заявит по этому вопросу китайский премьер Чжоу Энь-лай? Или, может быть, он сам приедет в Индию? С какой речью выступит президент Эйзенхауэр перед народной палатой? Что он скажет на городском митинге на площади Рамлила? Окажет ли его визит влияние на внутреннюю политику Индии в деле добычи нефти и производства стали?..

До часу ночи протолкался я в беснующейся толпе, по многу раз обзвонил все доступные мне места, где, по моему разумению, могла обнаружиться особая информация, обежал несколько иностранных посольств, побывал в приемных самых влиятельных депутатов народной палаты, но — увы! — нигде не удалось разжиться ни единым фактом, в котором заключался хотя бы гран сенсации и с которым я мог бы гордо предстать перед своим редактором. Тут, честно сказать, было и еще одно соображение. Последние год-полтора Сурджит подвизался в «Нью-Дели таймс» и теперь как представитель своей газеты был занят тем же делом, что и я. Мне страстно хотелось положить его на обе лопатки хотя бы в этой сфере. Я знал, что именно Сурджит первый начал проезжаться на мой счет в кругу журналистской братии, — дескать, где уж этому «провинциалу из Лакхнау» щупать пульс столичной жизни. Вот потрется здесь годика два-три да принюхается малость, тогда, быть может, начнет соображать, что такое Дели и вокруг какой такой оси крутятся здесь все дела. Нет, не одного редактора мечтал я поразить своим успехом, еще больше мне хотелось утереть нос этому наглецу Сурджиту, а заодно засветить «фитиль» и всем прочим столичным задавакам-журналистам. Мне хотелось на деле доказать им всем, что можно, прожив в Дели всего две-три недели, получше их самих уловить пульс столичной жизни…

Но пролетел день, наступил вечер следующего дня, а сенсация так и не давалась мне в руки. Запыхавшийся, потный, я с самого утра колесил в такси по городу. Снова и снова рыскал по иностранным посольствам, донимая вопросами депутатов народной палаты, у которых удавалось получить интервью. Те два или три разрозненных факта, которые удалось мне выхватить из пестрого калейдоскопа событий, относились к разряду самых заурядных сообщений. Из них нельзя было извлечь даже и частицы столь страстно желаемого мною «фитиля»! Те немногие ви-ай-пи [56] Ви-ай-пи (англ. VIP, то есть very important persone) — высокопоставленное лицо, начальство (разг.). , с кем посчастливилось мне условиться по телефону о встрече, были по горло заняты и могли уделить мне время лишь дня через два или три. Ничего стоящего не услышал я и в кулуарах народной палаты. К вечеру, совершенно убитый неудачей, я зашел в любимое журналистами кафе с намерением подкрепиться чашкой кофе.

Там было больше народу, чем в обычные дни, и все-таки мне почудилось, будто я выбрался из бурной речной стремнины на тихий берег. Как всегда, клубился над столами табачный дым, слышались шутки и смех — казалось, здесь, словно в доме какого-нибудь восточного вельможи, собрались задушевные его друзья. Где-то там, за стеной, катится шумный поток жизни, а здесь, в покоях неги, нет для этих баловней судьбы иной заботы, как ласково поглаживать клювы своих любимцев-перепелов да ревниво сравнивать расцветки их оперения.